Однако миф о рождении сверхшахматиста не мог, разумеется, удовлетворить экспертов, которые, в свою очередь, столкнулись со сложной задачей: как объяснить «феномен» Фишера, избегая односторонних, предвзятых оценок? Да и как тут остаться беспристрастным, если драматизм рейкьявикского противостояния определился задолго до интриги старта и не исчерпал себя с последним ходом в последней партии? Как выйти из заколдованного крута, образованного триадой шахматы – психология – политика? Представителям советской шахматной школы теперь предстояло выяснить, каковы их, еще недавно такие незыблемые, позиции на международной арене и правда ли, что с воцарением Фишера они уже отброшены с передовых рубежей? А функционерам-догматикам, курировавшим большой спорт и уже привыкшим к перспективному планированию «будущих побед», это могло стоить и карьеры. Не случайно пострейкьявикская «фишериада» породила несколько удивительных парадоксов – от отрицания какой-либо логики в действиях американца, примитивности едва ли не каждого его поступка до признания дьявольски изощренных околошахматных «ходов», уничтожавших Спасского психологически.
Однако эти противоречивые, а часто и взаимоисключающие оценки следовало как-то обосновать, подыскать «феномену Фишера» универсальную теорию. Й уж коли цель оправдывала средства, как тут не вспомнить давние рассуждения о непримиримом раздоре между Фишером-шахматистом и Фишером-человеком! На первый взгляд, здесь было все: и модный ныне «психологизм», и логика домысла о «прекрасной игре при скверном характере», и возможность признать его заслуги, но оставить последнее слово за собой.
Опираясь в этом раскладе на единственную константу, еще можно было судить о Фишере-шахматисте. Он рос, отмечали комментаторы, на накоплениях советской шахматной школы, «подпитываясь» ее традициями и извлекая полезные уроки из партий с советскими гроссмейстерами. Наконец, он превзошел их, демонстрируя надежную, универсальную игру – игру настоящего профессионала. Перед матчем в Рейкьявике Михаил Ботвинник даже рискнул высказать прогноз, что чем бы ни закончился этот поединок, следующее десятилетие пройдет под знаком соперничества между Спасским и Фишером.
Но вот Фишер-человек… Он не вмещался в «прокрустово ложе» даже этой концепции, он дробился на отдельные составные – на несколько разных противоречивых Фишеров! Для исследователя с холодным рассудком этот дуализм – симптом, конечно, тревожный, свидетельство удаления от истины. Но зато какие возможности для бесстрашного экспериментаторства! Так, фантазируя на тему о «двух Бобби», американец Брэд Даррах уверял, что «один из них – здоровый и уверенный в себе – рвется в бой, а другой – стрададает манией преследования – не решается сдвинуться с места». Значит, от гамлетовской альтернативы «быть или не быть» к элементарному вопросу «кто кого»? Интересовал и другой вопрос: почему даже «два Бобби» не вмещают одного реального Фишера? Быть может, не тот размах?
«Я знаю трех Фишеров, – расширил границы поиска советский гроссмейстер Александр Котов. – Фишер № 1 – это славный парень, с которым приятно иметь дело… Это Фишер, съедающий два бифштекса и выпивающий семь довольно крепких коктейлей. Тактичный Фишер, общительный и остроумный.
Фишера № 2 можно наблюдать во время игры. Это грозная и неумолимая сила. Он перегибается через стол, нависает над вашими фигурами, глаза горят. Ощущение такое, будто перед вами колдующий шаман, священник, творящий молитву.
Наконец, Фишер № 3. Странный, загадочный, поступки которого в состоянии объяснить разве что психологи. Этот Бобби любит деньги, но сия слабость свойственна не только ему…»
В поисках «крутых» сюжетов, быть может, кто-то уже открывал для себя Фишера № 4, № 5 или № 6. Но если журналисты среди причин его срывов называли обыкновенную паранойю, то некоторые литераторы всерьез обсуждали влияние «эдипова комплекса», а психологи видели «эмоциональные конфликты с самим собой и с шахматным миром».
Однако среди всех «неразрешимых» вопросов едва ли задавался самый нелицеприятный: многолик ли Фишер или истоки его «дуализма» в противоречиях самого шахматного мира?
Глазами экспертов
В. КОРЧНОЙ (СССР, Швейцария): «Ни один чемпион мира не сидит на своем троне вечно. Естественно и закономерно, что через некоторое время является претендент и сменяет хозяина шахматного престола. Момент смены всегда волнующ. Особенно разгорелись страсти шахматных любителей, когда на планете шахматистом № 1 стал американец Роберт Фишер… Опять и опять задается вопрос: почему Спасский проиграл Фишеру? Да, почему? Ответа ждут от специалистов: теоретиков, психологов, гроссмейстеров…»