Загадка гибели линкора «Новороссийск»

Вы скажете — во загнул — глубинная бомба ему привиделась. И где ж тую «бомбу» было взять? А вы спросили бы у тех же офицеров, служивших на малых и больших «охотниках», как часто сброшенные глубинные бомбы не взрывались. При тралении севастопольских бухт глубинные бомбы сбрасывались сначала каждые 70 метров, затем — каждые 50 метров. При этом, по мнению членов комиссии, сбрасывать следовало чаще. Дошло до того, что планировали сброс через каждые 20 метров. Причем контрольная граница полосы сброса проходила по отметке с глубиной в 8—10 метров. Ну, и не взорвалась та бомба. Не вызывать же водолазный катер? А что, для севастопольского рыбака, бывшего военного моряка, не слабо на десятиметровую глубину нырнуть? Взрыватель выкрутить на дне для универсального специалиста — проблема не большая. Застропить «бочонок» и на бережок вытянуть — тоже не проблема, — цилиндрическую «балду» несложно и по дну «прокатить». Я со своим товарищем, спортсменом из корабельных механиков, по молодости дважды с глубины 6–7 метров поднимал каютные металлические ящики-сейфы, утопленные нерадивыми моряками при перегрузке штабного имущества с баркаса на баркас. Раз двадцать нырнуть, каждый раз пару метров протащить. Один такой «ящик»-сейф у меня по сей день стоит под письменным столом. Ну, не пулемет, так бомбу в сарае припрячем. 20 килограммов тола в серьезном хозяйстве всегда пригодится. В севастопольском Инкермане добыча тола из крупнокалиберных снарядов в заваленных штольнях «Шампани» давно уже превратилась в местное экстремальное хобби. Не проще ли было без большого риска сразу 20 кг кондиционного тола «поднять»?

Вахтенный офицер крейсера, находившийся в районе площадки правого трапа, не всегда мог контролировать обстановку в районе левого борта — ближайшего к берегу. Зачастую матросы, занимавшиеся подкраской борта, делали перерыв, поднимаясь на борт корабля, а плотик, в прямом смысле этого слова, болтался у борта на волнах проходящих рядом катеров. Зачастую все нехитрое имущество нерадивых маляров оказывалось за бортом. Этот же плотик мог оставаться у борта в течение ночи, с тем чтобы с утра можно было продолжить работы по покраске борта. При возвращении линкора с моря вечером 28 октября, действуя по плану приготовления корабля к Октябрьским праздникам, тот же Сербулов, остававшийся за командира, вполне мог приказать дежурному боцману «перегнать плотик под “выстрел”», для того чтобы с утра начать покраску борта. С таким же успехом плотик от причала мог спокойно «причапать» к борту линкора силами одного моряка, с использованием «огрызка» весла. И кто бы стал в сумерках разглядывать, что за «бочка» стояла на том плотике. Перегнали плотик к борту и закрепили двумя концами, один из которых поднят на верхнюю палубу, второй закреплен за рым в борту корабля. Оставалось как следует дернуть за трос, и бочка с краской опрокинется и скатится с плотика в воду. А если это была не бочка с краской, а малая глубинная бомба, с гидродинамическим взрывателем, установленным на срабатывание на 6 метров глубины? И взрыв бомбы мог быть рассчитан именно на том уровне трюма, где заложен основной заряд.

Если и этот вариант диверсии покажется вам слишком надуманным, по крайней мере, по слишком уж «мутному» происхождению глубинной бомбы, то предлагаю еще один — более реальный.

Линкоровские и крейсерские баркасы в течение суток совершали десятки рейсов. Основные рейсы баркасам приходилось выполнять между кораблем и причалами либо между кораблями, стоявшими на рейде. Зачастую баркасы выполняли рейсы с хозяйственными целями — на причалы продовольственного или шкиперского складов, иногда сутками находились в распоряжении дежурных по рейду. При стоянке корабля на внутреннем рейде, по типовому субботнему распорядку, сразу с подъемом, один из баркасов направлялся в устье Черной речки за чистым речным песком, используемым для чистки деревянного настила палубы во время большой приборки.