Загадка Катилины

Я последовал за Аратом к навесу, где по ночам спал Клемент, да и днем также дремал. Старик лежал на соломе, крепко прижав колени к груди, и тихо постанывал. Щеки его горели, но губы были синими. Склонившаяся над ним рабыня время от времени смачивала его лицо влажной тряпкой. Порой его схватывали судороги, а потом отпускали, и он начинал тихонько скулить.

— Что с ним? — прошептал я.

— Точно не знаю, — ответил Арат. — Утром его тошнило. Теперь же он не может глотать и с трудом говорит.

— А другие рабы не жалуются? — спросил я с тревогой, ожидая нашествия заразной болезни, что означало бы конец всем моим планам.

— Нет. Возможно, это от старости, — сказал Арат, тоже переходя на шепот. — Такие грозы и непогоды, как вчера, всегда доставляют неприятности людям его возраста.

В это время Клемент задрожал и замер. Он открыл глаза, в которых отражалось скорее удивление, нежели боль. Он раскрыл рот и испустил долгий стон. Потом женщина дрожащими руками дотронулась до лба. Глаза его оставались неестественно открытыми. Женщина отдернула руку и вся сжалась. Клемент умер.

Он был стар, это правда, а старики могут умереть от многих причин естественной смертью. Но у меня не выходило из головы то, что именно он вспомнил о всплеске в колодце и признался, что видел неясную тень той же ночью.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Водяная мельница никогда не заработает. Я горестно повторял про себя, что инженер из меня просто никакой — даже меньше, чем просто крестьянин, и неудивительно, что все мои труды оказались напрасными. Я постарался упростить модель — построил подобие мельницы из деревянных палочек, и она работала вполне прилично. Даже Арат, который никогда не стеснялся высказать критическое отношение к моим затеям, признал, что моя конструкция сможет работать. Но когда я заставил рабов вращать основное колесо (ведь в секстилии слишком жарко, и воды в реке недостаточно), то оно повернулось всего лишь на несколько градусов и остановилось. В первый раз рабы продолжали толкать колесо, пока две деревянные оси не треснули со страшным грохотом. Во второй раз я был более осторожным, но мельница все равно не захотела работать.

Она снилась мне даже ночью. Иногда она представлялась мне такой, какой и должна быть, — вертелись колеса, жернова перемалывали зерно, в мешки сыпалась мука; иногда — в виде чудовища, злобного, давящего рабов своими механизмами и плюющегося кровью.

Почему столько времени и мыслей я уделяю постройке мельницы? Я повторял себе, что это мой дар благодетелю — Луцию Клавдию. Знак того, что я не просто живу на подаренной мне земле, но и сознательно пытаюсь усовершенствовать хозяйство. Это и вызов Публию Клавдию, который хочет лишить меня прав на реку. Все это правда (как и то, что мельница будет ценным сооружением на моей территории), но она также служила мне и развлечением. Тайны Немо и Форфекса оставались неразгаданными. Вместо того чтобы ломать голову над ними, я беспокоился о своих неудачах в строительстве; вместо того чтобы приняться профессионально распутывать таинственные события, что доставило бы мне удовлетворение, я довольствовался конструированием. Одержимость техническими планами позволяла мне забыть и об испорченной воде в колодце, и о сгнившем сене.

Но все эти неприятности были ничто по сравнению с тем, что ожидало нас всех — не только в Этрурии или в Риме, но и по всей Италии. Я могу повторять, что у меня совсем нет предчувствия катастроф, но это неправда. Человек, повернувшийся к огню спиной, может утверждать, что не видит огня, но он чует его тепло; он видит его отсветы на окружающих предметах и свою тень перед собой. Я предчувствовал, до чего может довести борьба между Каталиной и Цицероном, поэтому предпочел беспокоиться по поводу мельницы.

В конце секстилия Диана праздновала свой седьмой день рождения. Дни рождения девочек не так уж часто празднуются среди римлян, но двадцать шестой день секстилия, за четыре дня до сентябрьских календ, вдвойне значим для нас: в этот день не только родилась Диана, но и Марк Муммий спас из рабства Метона. Мы всегда в семье отмечали этот праздник, готовили угощение; Вифания загодя дала необходимые указания Конгриону. Экон с Мененией должны были нанести нам ответный визит.

Они приехали в повозке до праздника, вместе с Билбоном и пятью другими рабами. Как я заметил, это были самые сильные из всех рабов Экона и у каждого под туникой был спрятан кинжал. Я пошутил насчет того, что он ходит с охраной, как Цицерон, но Экон не засмеялся.

— Потом объясню, — сказал он загадочно, словно я требовал серьезных объяснений. А я просто шутил.