Загадка Катилины

«Моему любимому сыну Метону, служащему под командованием Гая Юлия Цезаря в Галлии, от любящего отца в Риме, да пребудет с тобой Фортуна.

Я только что вернулся из поездки в Арреций. Как хорошо вернуться домой, в Рим, увидеть снова радостную Вифанию и твою сестру Диану, у которой через несколько дней будет день рождения — двенадцать лет. Они посылают тебе привет, и Экон тоже, и Менения, и их близнецы, которых совершенно ничем невозможно унять (хотел бы я стать дедушкой на пятом десятке жизни, как большинство людей! — боюсь, что теперь я слишком стар).

Но я хочу рассказать тебе, что увидел в пути. Давно я уже не ездил на север по Кассиановой дороге; я даже намеренно избегал ее, не желая вновь видеть свое бывшее поместье, но вот вынужден был поехать в Арреций по делу о неверной жене и пропавшем ожерелье. (Если хочешь узнать о нем поподробней, то оставляй службу, возвращайся домой и принимайся за работу своего отца!)

По дороге туда я торопился и едва взглянул на знакомые места. Гора Аргентум, холм, виноградники, поля — я почувствовал ностальгию, которая долго не проходила. Возвращался не торопясь, подъехав к горе, я спешился и пошел пешком.

Я заметил, что стена на севере поместья постепенно разрушается. Поля подернулись дымкой от жары и пыли, но сам дом я увидел, а также прилегающие строения. Водяной мельницы не видно совсем — от нее остался только фундамент. Она разрушена.

Я едва не поскакал верхом к дому, но сдержался и вместо этого стоял и смотрел. Некоторое время спустя из конюшни выехала повозка, запряженная волом; в ней сидел раб, которого я не знал в лицо. Я подошел поближе и спросил, здешний ли он.

— Да, — ответил он. Он был какой-то запуганный и не смотрел мне прямо в глаза.

— Тогда, может, скажешь, почему твоя хозяйка ломает стену на севере?

— Это не хозяйка, — пробормотал он, удивившись такому вопросу, — это хозяин.

— Хозяин? — переспросил я, думая, уж не вышла ли Клавдия замуж. — А как его зовут?

— Маний Клавдий. Он унаследовал это поместье, потому и разрушает стену. Трудная работенка! Теперь у него столько земли, сколько видно по обе стороны вон того холма, и стены ему ни к чему.

— А что же случилось с Клавдией?

— А, с его кузиной, от которой ему и досталась эта земля? Она умерла — год тому назад.

— И как она умерла?

— Очень неожиданно. Говорят, что по всему телу пошли судороги, а язык почернел. Наверное, она что-то съела.

Я некоторое время молчал, усваивая эту новость.

— А водяная мельница — зачем ее разрушили?

— Так приказал мой хозяин, Маний. Он сказал: «Эта конструкция — просто вызов рабовладению!»

— Да, я понял.

— Извините, — сказал раб, глядя в землю, — но вы, должно быть, старый хозяин, тот, что был до Клавдии.

— Да, верно.

— Старые рабы говорят, что при вас был «золотой век».

— В самом деле? Да, золотые времена не так уж долго длятся, и в действительности там бывает не так уж и хорошо — одно воспоминание. Скажи, а Арат до сих пор управляющий?

— Да, и самый лучший из тех, на кого мне приходилось работать.

— Да, верно, твой хозяин, должно быть, ценит его. Скажи, а Конгрион до сих пор повар?

— Он был им до тех пор, пока хозяин не унаследовал поместье. Потом его освободили и услали в город с кошельком серебра. Представьте себе только!

— Да, — сказал я. — Понятно.

Я надеюсь, что выводы ты сделаешь сам.

Я вот рассказываю эту историю, передаю слова, как если бы ты сам там был, и мне очень тебя недостает. Я опасаюсь за твою жизнь. Хотя мы разные, но есть вещи, которые кроме нас никто лучше не поймет, и я ценю тебя. Если бы не ты, то никто бы уже не вспомнил некоторые мгновения моей жизни, и мне бы показалось, что это всего лишь сон.

Я посмотрел на поместье, и в голове моей сразу пробудились воспоминания, они кружатся и кружатся в моем мозгу, словно гарпии. Кому, как не тебе, мог я рассказать все, что думаю о Каталине? Зачем я столько времени провел зря, подозревая его и противясь его влиянию? Но другая часть меня говорит: а если бы ты поддерживал его, отдался ему всем сердцем и душой — то чем бы все это закончилось? А самая моя скептическая часть утверждает до сих пор, что он был просто очаровательный шарлатан, не столь уж и отличающийся от остальных.

Насколько я знаю, у римлян нет бога сожаления или сомнения — да и откуда ему взяться, когда римлянам не пристало испытывать подобные чувства? Поэтому нет и алтаря, куда я положил бы свои мысли, очистил их пламенем, и они превратились бы в пепел. Вместо этого я продолжаю жить с сомнениями и сожалениями, люблю тех, кто мне близок, удивляюсь судьбе Цицерона и Клавдии и продолжаю размышлять, как, должно быть, и ты, над загадкой Катилины».