Загадка Катилины

— Ах, папа, это было просто ужасно. Крестьянин обвязал мне все руки тряпками и поставил в саду, чтобы я отпугивал ворон. Он так их связал, чтобы я не мог достать фрукты. А день стоял невыносимо жаркий, как в печке. Земля так растрескалась, что походила на кирпичную кладку. От солнца губы мои опухли и покрылись волдырями. Я спотыкался и все время ранил колени. Пот заливал мне глаза, а я даже не мог его вытереть. Мне очень хотелось пить, но оставить поле было нельзя — иначе бы крестьянин жестоко высек меня. Потом я все-таки пробрался к колодцу, но не мог поднять ведро, потому что руки у меня были связаны. А потом налетели вороны — тысячи ворон. Они пронеслись по саду словно саранча и опустошили все деревья. Я понял, что хозяин изобьет меня. Он будет бить и бить меня до самой смерти.

Метон содрогнулся. Поглощенный своим сном, он смотрел на пляшущее пламя лампы.

— А потом поле исчезло, и я оказался в Байях. Не на вилле, а на арене, которую Красс приказал выстроить, чтобы умерщвлять своих рабов. Она походила на колодец с высокими стенами, и солнце испепеляло нас сверху. Песок был скользким от крови. Толпа наклонялась над перилами и громко кричала. Лица зрителей были ужасны — перекошены от ненависти — и вдруг снова вороны! Тысячи ворон покрыли все небо. Они уселись на всем пространстве арены. Они хлопали крыльями прямо перед моим носом, стремились выклевать мне глаза, я хотел их прогнать, но не мог поднять рук. Ох, папа!

Я налил ему еще воды. Метон поднес кружку ко рту и жадно выпил.

— Это всего лишь сон, Метон.

— Но такой правдоподобный…

— Ты в Риме, а не на Сицилии и не в Байях. Ты в нашем доме, вокруг твоя семья…

— Ах, папа, неужели у меня на самом деле есть семья?

— Конечно!

— Нет. Это сон. Это не может быть правдой. Я родился рабом, и ничего изменить тут нельзя.

— Это неправда, Метон. Ты мне такой же сын, как если бы в тебе текла моя кровь. Ты свободен, как любой римлянин. Завтра тебя уже будут считать мужчиной, и после этого никогда не оглядывайся на свое прошлое. Ты понял меня?

— Но там, в моем сне, был Красс и крестьянин-сицилиец…

— Когда-то ты принадлежал им, но это было давно. Они больше не властны над тобой, и такое никогда не повторится.

Метон отвлеченно смотрел на стену, покусывая губы. По его щеке скатилась слеза. Настоящий римский отец смахнул бы ее, надавал сыну тумаков и выгнал во двор, чтобы тот простоял там всю ночь и позабыл о своих страхах. Чем суровей урок, тем действенней. Но из меня никогда не получится образцовый римский отец семейства. Я прижал своего сына покрепче к себе, давая ему возможность успокоиться. Я нежно поглаживал его, думая о том, что в последний раз в жизни обращаюсь с ним как с ребенком.

Я предложил ему оставить лампу в комнате, но он сказал, что обойдется и без нее. Я вышел наружу, задернул занавеску и принялся беспокойно прогуливаться по двору. Не так уж и много времени прошло, когда я услыхал тихий храп — сон утомил Метона и теперь ему требовался отдых.

Рядом с Вифанией лежала Диана, кровать была слишком мала для троих, так что я вернулся в сад и лег на одно из обеденных лож. Надо мной медленно вращались созвездия, я созерцал их, пока веки мои не отяжелели и пока ко мне не слетел Морфей, заключив меня в свои нежные объятия.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

День вступления Метона во взрослую жизнь выдался ясным и спокойным. Я проснулся в саду с первыми лучами солнца от звука шагов рабов, принимавшихся за домашние дела.

Более десяти лет прошло с тех пор, как мы отмечали шестнадцатилетие Экона. Это было еще до случая с весталками и до восстания Спартака. Тогда мой кошелек был гораздо тоньше и приготовления к празднику гораздо скромнее. Конечно, день тоги Экона был важным событием, но не таким, о котором соседи говорят с завистью. Теперь наверняка Экону хочется, чтобы его младший брат как следует запомнил этот замечательный день.

Трудно было даже представить, что такой праздник можно отмечать где-нибудь за пределами Рима, а поскольку наиболее подходящим и самым очевидным местом оказывался дом Экона, то он с самого начала года принялся обдумывать предстоящее празднество. Это уже само по себе являлось его подарком ко дню рождения брата. Экон рассчитал расходы и попросил у меня сумму, которую я нашел слишком большой, но возможной. Только потом я обнаружил, что часть расходов он взял на себя.

День начался с того, что над садом водрузили желтый навес. Рабы забрались на крышу портика, натянули ткань и навесили ее на заранее приготовленные крюки. Внизу расставляли столы и обеденные ложа, накрывали столы скатертями. Многие из лож были довольно притязательными — с фигурными ножками, многоцветными плюшевыми подушками. Самые лучшие из них, а также самые лучшие столы и самых лучших рабов Экон позаимствовал у своих благодарных клиентов. С кухни доносился стук горшков и суетливые разговоры прислуги.