Загадка Катилины

Я устал убегать от Рима. Рим такой большой. Нигде в мире не скроешься от него. Рим словно сеть, а люди — рыбы, в нее попадающие. Даже если человек слишком маленький и способен проскочить сквозь нее, то его все равно поймают другие, более крупные люди; а если ему удастся и от них ускользнуть благодаря своей хитрости и уму, то он отдастся на милость Судьбы, которая является морем, где все мы плаваем, и Рока, который является рифами, нам угрожающими. И другого исхода нет.

Я присел на камень, теребя край своей туники. И вдруг из груди моей вырвался крик. Я кричал со всей громкостью, на какую был способен, и никто меня не слышал — ни Вифания, ни Метон и Диана. Целый день я сдерживал внутри себя этот крик, этот вопль. Случилась неожиданная и ужасная вещь. Я трезво оценивал ситуацию, делал определенные выводы, старался сдерживать себя. Но с первого же мгновения, как я увидел обезглавленное тело, мне захотелось закричать — испустить яростный вопль, как делает волк, попавший в западню, или орел, запертый в клетке.

Часть вторая CANDIDATUS

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Следующие несколько дней я провел в ожидании гостя, который все не приходил.

Тем временем жизнь вернулась в обычное русло. Работа на полях продолжалась, как и всегда. Арат присматривал за рабами и выполнял мои поручения. Конгрион стряпал, домашние рабы занимались своими делами.

Дни удлинились и стали более жаркими, ночи потеплели (но только не в моей постели, остававшейся по-прежнему холодной). Вифания ни разу не спросила меня о трупе, найденном в конюшне; она уже давно решила, и довольно мудро, что если мои занятия угрожают нашему спокойствию, то это мои тревоги, а не ее. Она редко впадала в гнев или в ярость, как в тот раз, и вовсе не собиралась укорять меня и дальше, предпочтя ни о чем не вспоминать. Своим молчанием моя жена показывала, что ей бесполезно высказывать свое мнение; но я догадывался, что в глубине души она очень волнуется.

Со мной Вифания обращалась холодно и отстраненно, как жены солдат, вечно живущие в ожидании смерти мужей и порицающие их за это, испытывая гнев и отчаяние. Деланное безразличие — это защита от безжалостного Рока. Вифании и раньше случалось показывать свою отчужденность, и я привык к такому поведению, но сейчас к ней примешивалось напряжение и подозрительность, как будто бы я был виноват в том, что по воле Рока в нашу жизнь ворвался обезглавленный Немо — Некто.

Она играет в спокойствие, думал я, ожидая, когда же я сломлюсь и расскажу ей все, что знаю о трупе и обстоятельствах его появления. Иногда я ей уступал, давая понять, что не прочь поговорить с ней на эту тему, но всякий раз она либо искусно уходила от беседы, либо покидала комнату, хлопнув дверью. И в такие минуты, казалось, она способна испортить жизнь всем обитателям поместья.

— Такого бы не случилось, если бы я не женился на тебе, а оставил рабыней, — ворчал я сквозь зубы, но, конечно же, никого рядом со мной не было, никто меня не слышал, да и сам я не верил своим словам.

Метон казался не слишком расстроенным появлением трупа в моем доме. Он вырос в Риме, и, очевидно, безумие городской жизни на него так подействовало, что он считал такие вещи само собой разумеющимися. Как и Вифания, он считал, что это не его заботы, и полностью доверял своему отцу, предоставив ему решать, как поступать в непредвиденных обстоятельствах, какими бы страшными и угрожающими они ни были. Его вера в меня очень трогала, тем более что сам я вовсе не был уверен в себе.

Диана, напротив, становилась все более мрачной и несчастной — скорее, впрочем, из-за разногласий между родителями, чем из-за того, что первой обнаружила ужасное тело. А может быть, я сам обманывал себя, говоря, что на моего ребенка вид обезглавленного трупа не подействует? Ведь иначе мне бы опять пришлось бежать в заросли ежевики и кричать, зажав в зубах тунику. Я старался уделять ей как можно больше внимания, брал за руки, расчесывал волосы, угощал сливками и медом, но она отдергивала руку, роняла на пол лакомства и показывала свое общее недовольство всем миром. Я вздыхал и вспоминал, что она все-таки дочь своей матери.

Тем временем, соблюдая величайшую осторожность, я расспрашивал рабов, стараясь выудить все, что они могли знать о Немо. Но мои расспросы ни к чему не привели. Арат, поклявшийся хранить рот закрытым, а уши открытыми, тоже не добился успеха. Казалось, будто только мы пятеро видели Немо, а до этого он даже не существовал.

Подходил к концу месяц июнь. Приближался квинтилий, а вместе с ним и вершина лета. Весь мир вокруг дремал от жары. Гора Аргентум дрожала, словно отражение в озере. Уровень воды в реке упал, а ее журчание перешло в тихое бормотание. Спать было слишком жарко даже в тени.

И вот наконец появился гость.