Загадка Катилины

— Это неправда, хотя после скандала, о котором идет речь, правила их поведения ужесточились, чтобы не допустить повторения подобного случая. Но тогда весталки еще могли появляться в свете, в обществе друг друга и своих старших компаньонок. Они поклялись только соблюдать целомудрие, а не удаляться от мирской жизни.

Однажды ночью меня разбудили и передали срочное послание Фабии; она просила меня прийти в их Храм, говоря, что опасность грозит ее чести и жизни. Как же я мог отказаться?

— Но ведь нельзя заходить к весталкам после захода солнца, за это полагается смертная казнь.

— Но если опасность грозит прекрасной молодой девственнице? Разве я не сказал, что Фабия была прекрасна? Очень прекрасна — не правда ли, Гордиан?

— Возможно, я не помню.

— Ха-ха! Твой отец отличается не только скромностью, но и уклончивостью. Раз увидев лицо Фабии, невозможно его забыть. Я-то никогда не забывал, как она выглядит. Тонгилий, не строй гримасы! Наши отношения были чисты, выше всяких подозрений. Ах, я вижу, что Гордиан скептически посматривает на меня. Он и тогда в этом сомневался, но сомнения его не помешали ему помочь нам избежать суровой участи. Но я опережаю события.

Я поспешил к дому весталок. Двери, как всегда, были открыты. Закон, а не перегородки, защищает девушек от вторжения. Мне случалось бывать в комнате Фабии, разумеется, днем и в сопровождении третьих лиц, поэтому я без труда нашел дорогу к ней. И она очень удивилась, увидев меня, ведь оказалось, что она вовсе не посылала никакой записки! Какой-то недруг сыграл со мной шутку, подумал я, и вдруг раздался пронзительный крик.

— Крик? — переспросил Метон.

— Из-за занавески. Я отдернул ее и увидел упавшего мужчину с перерезанным горлом. Рядом лежал окровавленный нож. Но я не успел скрыться, и в комнату вошла сама Дева Максима[3]. Да, неприятная ситуация, что ни говори.

Тонгилий опять громко рассмеялся.

— Луций, да у тебя способности к оценке ситуации!

Катилина поднял брови — типично патрицианский жест, который в сочетании с бородкой и всклокоченными кудрями придал его лицу выражение сатира, наблюдающего за отбившейся от стада овцой.

— Конечно, ничего недостойного мы не совершили, это очевидно, ведь мы с Фабией были одеты, — но сам факт, что я находился на запрещенной территории, да к тому же рядом с мертвым телом! Ты знаешь, чем это мне грозило, Метон?

Метон отчаянно замотал головой.

— Гордиан, ты определенно пренебрегаешь его воспитанием. Разве ты никогда не рассказывал ему пикантные истории из своей практики? Когда весталку уличают в неподобающем поведении с мужчиной, то последнего приговаривают к смерти посредством публичного бичевания. Хотя, конечно, это очень больно, да и унизительно, но можно придумать участь и похуже, смерть есть смерть, в конце концов. Весталку же ждет еще более мрачная судьба.

Я взглянул на Метона; он внимательно смотрел на Катилину, широко раскрыв глаза. Тонгилий, должно быть, много раз слышал эту историю, и теперь он, казалось, забавлялся простодушием Метона.

— Рассказать тебе, как наказывают весталок за неблагочестие? — спросил Катилина.

Метон кивнул.

— Катилина, — возразил я, — ребенок не заснет ночью.

— Ерунда! Человеку в его возрасте свойственно интересоваться подобными вопросами. Пятнадцатилетний молодой человек даже крепче спит, если ему рассказали о всяческих зверствах.

— В этом месяце мне исполнится шестнадцать, — сказал Метон, чтобы напомнить нам, что он уже почти мужчина.

— Вот видишь, — сказал Катилина. — Ты слишком оберегаешь его, Гордиан. Так вот, сначала с весталки срывают ее венец и льняную накидку. Затем верховный понтифик сечет ее розгами, ведь по религиозным законам он начальствует над ней. После того как весталку высекли, ее наряжают как умершую, кладут в закрытые носилки и несут по Форуму, сопровождая шествие плачем подруг — пародия на похороны. Грешницу несут к Коллинским воротам, где уже готов маленький подземный склеп с подстилкой, лампой и некоторым запасом пищи. Палач ведет ее вниз по лестнице, но не причиняет ей никакого вреда, ведь она до сих пор остается священной девушкой, посвятившей себя Весте, и ее нельзя так сразу убить. Лестницу подымают, двери склепа запечатывают, землю сверху разравнивают. И никто не берет на себя ответственность за лишение ее жизни, представляя богине Весте возможность самой расправиться с ней.

— То есть ее погребают заживо? — спросил Метон.

— Совершенно верно! Теоретически, если обвинение ложно, то богиня Веста не станет лишать весталку жизни, и она останется живой. Но ведь склеп уже заперт. И, конечно, если бы Веста так заботилась о своей подопечной, она бы не позволила замуровать ее в холодной могиле.

Метон обдумывал этот способ наказания с благоговейным отвращением.