На новый, 1926 г. из Москвы в Ленинград опять направили делегацию, на этот раз от переизбранного Центрального Комитета. Теперь целью поездки была смена руководства ленинградской парторганизации. И на этот раз Киров был одним из эмиссаров Москвы. После долгих пререканий с большинством ленинградской парторганизации Политбюро решило сменить состав вновь избранного Секретариат новыми людьми, в число которых входил Кирова. Но это не соответствовало желаниям Кирова. Еще до этих событий, во время съезда, он писал жене, что его могут направить в Ленинград на постоянную работу, при этом сообщал о своем категорическом отказе[48]. В последующих письмах он пишет, что делает все возможное, чтобы избежать перевода в Ленинград, «где теперь происходит невероятная склока». Он также высказывает сомнения, сумеет ли справиться с работой[49].
Но в результате был достигнут компромисс: Киров и другие видные партийцы должны были отправиться в Ленинград на несколько месяцев для проведения «чистки» местной парторганизации. По приезде в город на Неве они начал масштабную кампанию против оппозиции. Особый упор делался на завоевании авторитета в рабочих массах. Киров и другие партийные руководители ходили по заводам, учреждениям и организациям, где дискутировали с лидерами оппозиции. В первые две недели состоялось восемьдесят таких встреч, на десяти из которых председательствовал Киров.
Теперь, когда Киров был назначен руководителем ленинградской парторганизации, его политическая карьера резко пошла в гору. В середине февраля 1926 г. он был избран первым секретарем Ленинградского губкома ВКП(б). И, похоже, в конце марта — начале апреля было окончательно решено, что он останется в Ленинграде. Киров к тому времени привык к новой работе и находил ее достаточно интересной и доставляющей удовольствие. В июле он был избран кандидатом в члены Политбюро. Его борьба с оппозицией — известной теперь как «объединенная оппозиция» — продолжалась. В том же году Киров произнес не менее 180 речей с обвинениями в адрес оппозиционеров. Его ораторское искусство продолжало совершенствоваться. Выступления Сергея Мироновича были простыми и ясными, что выгодно отличало их от довольно высокомерного тона выступлений Зиновьева. Это, несомненно, способствовало тому, что партийное руководство постепенно перетянуло на свою сторону большинство рабочих на крупных предприятиях.
В итоге Зиновьев и его сторонники потерпели полное поражение, большинство из них не только потеряли свои посты в Ленинграде, но и были вынуждены покинуть город. В октябре 1926 г. на пленуме ЦК именно Киров предложил вывести Троцкого и Каменева из Политбюро и отозвать Зиновьева с поста председателя Исполкома Коминтерна[50]. На XV съезде ВКП(б) оппозиция оказалась в полной изоляции. Ораторы, которым едва давали говорить, подвергались насмешкам и оскорблениям. Киров целиком разделял точку зрения Сталина, согласно которой оппозиция должна была или безоговорочно капитулировать, или быть изгнанной из партии. Говоря о необходимости усиления внутрипартийной и государственной демократии, он в то же время требовал «самым решительным, самым твердым и самым беспощадным образом» всех, кто не согласен с партийным руководством, «отсечь» от партии[51].
В это же время постепенно свернули нэп. Как мы видели в гл. 2, в 1928 г. был принят первый пятилетний план, предусматривающий ускоренную индустриализацию. С конца 1929 г. осуществлялась насильственная коллективизация советского сельского хозяйства, повлекшая за собой высылку множества «кулаков» и их семей. Бухарин, Рыков и Томский, протестовавшие против перегибов индустриализации и принудительной коллективизации, были теперь отстранены от партийного руководства.
Роль Кирова на этом этапе развития Советского Союза ясна не до конца. Утверждалось, что Киров и некоторые другие лидеры из сталинского окружения — включая Орджоникидзе, Валериана Куйбышева и Станислава Косиора — были политиками, способными мыслить самостоятельно и не всегда исполняющими капризы Сталина. Считается, что Киров сомневался в некоторых аспектах политики Сталина и вроде бы держался в стороне от кампании по осуждению «правого уклона» вплоть до апреля 1929 г., когда этот вопрос уже был решен[52].