Загадка Куликова поля, или Битва, которой не было

В Пространной повести великий князь вообще не собирает свои войска, не мостит переправы, не разрабатывает план кампании. Он целиком и полностью вручает свою судьбу и судьбы подданных Богу и все время отдает молитвам и слезному плачу. Так в непрестанных молитвах и обильных слезах наступает Рождество Богородицы, день битвы. «Наутро же в субботу рано, месяца сентября в восьмой день, в самый праздник Богородицы, во время восхода солнца, была тьма великая по всей земле, и туманно было то утро до третьего часа. И велел Господь тьме отступить, а свету пришествие даровал. Князь великий собрал полки свои великие, и все его князья русские свои полки приготовили, и великие его воеводы облачились в одежды местные». Поскольку все отдано в руки Бога, Всевышний назначает время сражения, сначала наслав тьму, а потом повелев ей отступить. Только после этого русские князья наконец изволят собрать свои полки, но лишь для того, чтобы те полюбовались на переодевание великих воевод в какие-то «местные одежды». Однако переодевание оказывается напрасным, воевать все еще нельзя ввиду небольшого препятствия: отсутствует противник, до которого необходимо добираться Бог знает куда. Поэтому Богу ничего не остается кроме как быстренько двинуть в поход и лично повести московское войско: «И… пошли за Дон, в дальние края земли, и скоро перешли Дон… Князя, перешедшего за Дон в поле чисто, в Мамаеву землю, на устье Непрядвы, вел один Господь Бог, и не отвернулся Бог от него». Итак, в Пространной летописной повести московское войско только в день битвы собирается и идет «за Дон, в дальние края земли», в безымянное чистое поле в земле Мамая и тут же, ведомое Богом, сходу форсирует Дон у устья Непрядвы, где его ожидают объединенные силы неприятеля: «Ведь на него поднялись три земли, три рати: первая — татарская, вторая — литовская, третья — рязанская». Пространность изложения наконец-то позволила на одном безымянном поле в устье Непрядвы противопоставить войску Дмитрия Ивановича во главе с переодетыми воеводами сразу всю антимосковскую коалицию: и ордынцев, и литовцев, и рязанцев. Складывается впечатление, что на сей раз лентяй Ягайло все-таки успел к началу боя, да и Олег не ограничился разметыванием мостов. Разумеется, Дмитрия это обстоятельство нисколько не пугает, он свое дело знает туго: «Однако же он всех их не убоялся, не устрашился, но, верою в Бога вооружившись, силою святого креста укрепившись и молитвами Святой Богородицы оградившись, Богу помолился, говоря: «Помоги мне, Господи, Боже мой, спаси меня милостью Своею, видишь, как умножилось число врагов моих… все народы обступили меня, но именем Господним я противился им»». Заметим, Пространная повесть не называет число сражающихся, но упоминает о «бесчисленном множестве» воинов, покрывшем поле «верст на десять». Множество врагов столь бесчисленно и впечатляюще, что Дмитрий Иванович уже не помышляет о победе и в своих беспрестанных молитвах молит Бога только о личном спасении.

Теперь вроде бы самое время описать ход сражения, дать хоть какой-то фактический материал о событиях на безымянном поле боя — как-никак редакция-то Повести уже не краткая, а пространная. Что же она нам пространно сообщает?