– Так было доказано, что преступление всегда карается, а добродетель торжествует, – заметил Арсен Люпен после того, как изложил мне всю подоплеку дела.
– А также то, что под именем Гримодана, бывшего инспектора полиции, вы были избраны провидением для того, чтобы помешать преступнику воспользоваться плодами его злодеяния.
– Именно так. Признаюсь, это одно из тех приключений, которыми я особенно горжусь. Сорок минут, что я провел в комнате графини, после того как убедился, что она мертва, пожалуй, самые удивительные и волнующие в моей жизни. За сорок минут я, попавший в крайне запутанную ситуацию, заметил кое-какие детали, восстановил обстоятельства преступления и пришел к убеждению, что преступник не кто иной, как слуга графини. Далее я понял, что завладеть жемчужиной можно только при условии, что слугу арестуют, – и я оставил на месте пуговицу от ливреи; но нельзя было допустить, чтобы правосудие обнаружило неопровержимые доказательства его виновности, – и я поднял нож, забытый на ковре, забрал ключ, оставленный в двери, предварительно заперев дверь на два оборота и стерев отпечатки пальцев на штукатурке гардеробной. На мой взгляд, это было прозрением…
– …гения, – перебил я его.
– Гения, если хотите, во всяком случае такое не пришло бы в голову первому встречному. В секунду предугадать два решения проблемы – арест и оправдание, использовать грандиозный аппарат правосудия для того, чтобы запутать этого парня, одурачить его, короче, довести его до такого состояния, что, освободившись, он неизбежно, должен был попасться в довольно нехитрую ловушку, которую я для него приготовил.
– Довольно нехитрую? Скажите лучше, совсем незатейливую, ведь ему не угрожала никакая опасность.
– О! Ни малейшая, поскольку любой оправдательный приговор выносится окончательно.
– Бедняга…
– Ничего себе бедняга… Виктор Данэгр! А вы не забыли, что он убийца? И крайне безнравственно было бы оставлять ему черную жемчужину. Он ведь жив, подумайте только, Данэгр жив!
– А черная жемчужина – ваша!
Люпен достал ее из потайного кармашка своего бумажника. Осмотрел ее, погладил пальцами и взглядом и вздохнул:
– Какому же князьку, какому тупоумному и тщеславному радже будет принадлежать это сокровище? Какому американскому миллиардеру предназначено миниатюрное чудо красоты и роскоши, украшавшее белоснежные плечи
Леонтины Зальти, графини д'Андийо?..
ХЕРЛОК ШОЛМС ПРИЕЗЖАЕТ СЛИШКОМ ПОЗДНО
– Удивительно, как вы похожи на Арсена Люпена, Вельмон!
– А вы его знаете?
– О! Как все, по фотографиям, каждая из которых не похожа на другую, но тем не менее остается впечатление, что это одно и то же лицо… вроде вашего.
Вельмон, видимо, был задет за живое.
– Неужели, мой дорогой Деван? И вы не первый говорите мне об этом, уверяю вас.
– Настолько похожи, – продолжал Деван, – что, если бы вас не рекомендовал мой кузен д'Эстеван и вы не были бы известным художником, чьи прекрасные морские пейзажи приводят меня в восторг, не исключено, что я сообщил бы в полицию о вашем пребывании в Дьеппе.
Шутка была встречена всеобщим хохотом. Здесь, в большой столовой замка Тибермениль, помимо Вельмона находились: аббат Жели, деревенский кюре, и дюжина офицеров из полков, проводивших маневры в окрестностях и принявших приглашение банкира Жоржа Девана и его матери. Один из них воскликнул:
– Но разве не Арсена Люпена видели на побережье после того знаменитого происшествия в скором поезде
Париж – Гавр?
– Совершенно верно, с тех пор прошло три месяца, а через неделю после этого я познакомился в казино с нашим великолепным Вельмоном, и с того момента он удостоил меня несколькими посещениями, приятно предварив тем самым более основательный визит в мой дом, которым он порадует меня в ближайшие дни… точнее, в одну из ближайших ночей!
Все опять посмеялись и перешли в старинное караульное помещение – просторную комнату с очень высоким потолком, занимавшую всю внутреннюю часть башни
Гийома, где Жорж Деван разместил невероятные богатства, накопленные в течение многих веков вельможами
Тибермениля. Лари и серванты, таганы и канделябры составляли ее убранство. Великолепные гобелены украшали каменные стены. В глубоких амбразурах четырех окон стояли скамьи, окна заканчивались стрельчатой формы витражами со свинцовыми перегородками. Между дверью и левым окном возвышался монументальный книжный шкаф в стиле Ренессанс, на фронтонном украшении которого можно было прочесть слово, написанное золотыми буквами: «Тибермениль», а пониже – гордый семейный девиз: «Делай что хочешь».
Пока закуривали сигары, Деван снова пошутил:
– Только не упустите момент, Вельмон, в вашем распоряжении только одна ночь.
– Но почему? – поинтересовался художник, явно подыгрывая хозяину.
Деван хотел было ответить, но мать сделала ему знак.
Однако возбуждение, царившее за ужином, желание заинтриговать гостей одержали верх.
– Ничего! – прошептал он, – теперь я могу говорить.
Теперь уж никто не проболтается.
Гостей распирало от любопытства, они расселись вокруг хозяина, а он с довольным видом, словно сообщая важную новость, объявил: