Загадка миссис Дикинсон

Каждый день на закате солнца все четыре обитые железом двери, закрывающие проход с обеих сторон моста, и далее – внутрь главного двора, запирают на засов. От малейшего удара электрические звонки будут звенеть в тишине. Со стороны же Сены опасаться нечего: там отвесный обрыв скалы.

Но однажды в сентябре, в пятницу, как обычно, на валу у моста появился почтальон. И как всегда, тяжелую створку двери приоткрыл сам барон.

С предельной тщательностью, будто и не знал пришедшего несколько лет, барон всматривался в добрую веселую физиономию и лукавые крестьянские глаза почтальона, а тот со смехом обратился к нему:

– Это я, господин барон, опять я. Никто другой не напяливал на себя мою куртку и фуражку.

– Поди угадай! – пробормотал Каорн.

Почтальон вручил ему пачку газет. Затем добавил:

– А теперь, господин барон, есть кое-что новенькое…

– Новенькое?

– Письмо… заказное к тому же.

Живя в одиночестве, без друзей, барон, которым никто не интересовался, никогда не получал писем, и потому появление конверта представилось ему событием, не предвещающим ничего хорошего, событием, которого следует опасаться. Кто был этот таинственный корреспондент, потревоживший барона в его уединении?

– Нужно расписаться, господин барон.

Тот с ворчанием поставил подпись. Взяв письмо, барон подождал, пока почтальон не исчез за поворотом дороги, и, потоптавшись немного, облокотился на парапет моста, а затем вскрыл конверт. В нем лежал лист бумаги в клеточку;

вверху – написанная от руки пометка: «Тюрьма Санте, Париж». Барон взглянул на подпись: «Арсен Люпен».

Удивившись, он стал читать:

«Господин барон,

В галерее, соединяющей две гостиные вашего замка, находится изумительная по манере письма картина Фи-

липпа де Шампеня, которая нравится мне чрезвычайно.

Ваши полотна Рубенса и самая маленькая работа Ватто

также в моем вкусе.

Справа в гостиной меня привлекают сервант времен

Людовика XIII, гобелены Бове, столик в стиле ампир ра-

боты Жакоба и ларь эпохи Ренессанса. А в левой гостиной

– собрание драгоценностей и миниатюр, все целиком.

На сей раз я удовольствуюсь упомянутыми вещами, сбыт которых, полагаю, не составит труда. Поэтому

прошу вас хорошенько упаковать их и переслать на мое

имя (с оплатой доставки) на вокзал Батиньоль в течение

этой недели, не позже… иначе я сам займусь их перевозкой

в ночь со среды 27 на четверг 28 сентября. И тогда уж, справедливости ради, не ограничусь вышеназванными

предметами.

Примите извинения за причиненное Вам небольшое

беспокойство, а также уверения в почтительнейшем

уважении.

Арсен Люпен.

P.S. Главное, не посылайте мне вашего большого

Ватто. Хоть вы и заплатили за него в Торговом зале

тридцать тысяч франков, эта картина всего лишь копия, оригинал был сожжен Баррасом во время какой-то ночной

оргии в эпоху Директории. Можете проверить этот факт

по неизданным «Мемуарам» Гарата.

Я не настаиваю также на получении ожерелья эпохи

Людовика XV, подлинность которого, на мой взгляд, со-

мнительна».

Письмо потрясло барона Каорна. Подобное послание, будь оно написано кем-то другим, само по себе сильно встревожило бы его, но подписанное Арсеном Люпеном!

Барон, завзятый читатель газет, был в курсе всех совершающихся вокруг краж и преступлений, мимо его внимания не прошел ни один «подвиг» адского грабителя.

И разумеется, ему было известно, что Люпен, арестованный в Америке его врагом Ганимаром, действительно находился в тюрьме, что готовилось – но с каким трудом! –

судебное разбирательство. Но, тем не менее, барон понимал, что от такого человека, как Люпен, можно ожидать чего угодно. Кстати, столь скрупулезное знание замка, расположения картин и мебели было наитревожнейшим знаком. Кто снабдил его информацией о вещах, которых никто не видел?