Загадка о тигрином следе

Одиссей не мог не подпасть под обаяние парня. При общении с ним вы быстро переставали замечать его отсутствующие зубы, толстые бесформенные губы, сломанный нос, неправильные черты лица. Он умел нравится, и через пять минут знакомства начинал казаться воплощением мужского шарма.

Комиссар привёл генерала и Лукова в модное литературное кафе. Он присел как-то боком на самый краешек стула, при этом поморщившись. Вильмонт выразительно подмигнул Лукову, мол, а я, что вам говорил – всё-таки разодрали хвастуну жопу петлюровские нагайки.

А комиссар, ничего не замечая, продолжал с важным видом рисоваться перед ними, хвалясь знакомством с известными поэтами. Лаптев очень хотел, чтобы его воспринимали не только как чекиста:

– Я сейчас перевожу Советскую конституцию на древнееврейский язык – похвастался он.

Но тут раздался насмешливый голос:

– Для кого стараетесь? Всё равно вас никто не сможет прочитать, это же мёртвый язык.

Лаптев метнул злой взгляд в сторону сказавшего это. Щёки его побелели.

– Язык, на котором говорил первый революционер и террорист Иисус Христос, не может быть мёртв! – крикнул он, ища глазами того, кто посмел его критиковать. – Я уже перевёл на него «Капитал» Маркса!

Это заявление сорвало всеобщие аплодисменты. Было видно, что Лаптев любит беседовать на литературные темы. И его здесь уважают или бояться.

Быстро пьянея, Лаптев становился агрессивен и неуправляем. Возбуждённый, наглый, глаза немного навыкате, он стал приглашать Вильмонта и Лукова поехать поглядеть, как в подвалах Лубянки расстреливают «контру». Одиссей, который сам недавно был в роли такого «контрика», почувствовал глубочайшее отвращение к человеку, который поначалу вызвал у него живейший интерес и даже восхищение.

Вместе с Лениным и его соратниками к власти пришло много сомнительных личностей. Похоже данный тип был одним из самых неприятных из них: чванливый хвастун, вознесённый «из грязи в князи». Худший тип большевика.

Впрочем, при объективном рассмотрении в характере комиссара обнаруживались и некоторые достоинства. По всей видимости он был храбр, неглуп, во всяком случае начитан, удачлив и обладал несомненным даром влиять на людей.

Впрочем, в данный момент все достоинства комиссара затмили его отвратительные недостатки. В подвыпившего Лаптева словно бес вселился:

– Жизнь людей в моих руках, – разглагольствовал он. – Захочу, подпишу бумажку на любого, кто мне не понравится, – и через пару часов нет человечка. Пшик! Одно воспоминание останется!

Тут Лаптев указал пальцем в сторону отворившейся двери, в глазах его появился нездоровый блеск.

– Вон, смотрите, вошёл поэт. Он представляет большую культурную ценность. А я если захочу немедленно его арестую и подпишу смертный приговор. Хотите?

Глаза комиссара вбуравились в мужчину лет тридцати с приятным интеллигентным лицом, гривой каштановых волос, одетого в просторную блузу художника с широким чёрным бантом в белый горошек на груди. Развалившийся на стуле комиссар пальцем поманил пока не ведающего опасности поэта.

Ничего не понимающий поэт недоумённо стал оглядываться по сторонам, в надежде что пользующийся дурной славой чекист указывает не на него.

– Я?! Вы меня?

– Да, да, ты! Подь сюда! Я давно замечаю, что ты недолюбливаешь советскую власть. Мне известно, Федька, как третьего дня ты трепался, что вскоре всех московских большевиков будут вешать на фонарях. А ты в честь этого сочинишь оду.

– Да, бог с вами, товарищ Лаптев, Я никогда такого не говорил, – начал оправдываться поэт.

– Мы пойдём, – поднялся из-за стола Вильмонт, не желая присутствовать при окончании этой мерзкой сцены.

Лаптев пожал плечами:

– Ладно, если не хотите, я сохраню ему жизнь…

*

– Вы должны поговорить с Дзержинским, чтобы нам дали нового комиссара – едва они оказались на улице, чуть ли не потребовал у генерала Одиссей.

А зачем? – натягивая на руку перчатку, пожал плечами старый разведчик. – Уверяю вас: любой новый комиссар, которого нам пришлют, вряд ли будет намного лучше этого.

– Но он же негодяй! Как могут культурные люди путешествовать в одной компании с отпетым мерзавцем?!

– Хм, понимаю… Вы хотите, чтобы вши были со вшами, а клопы с клопами. Увы, сударь, мы живём в такое время, когда так уже не получится. После октябрьского переворота прежние сословия и нравы смешались в один густой борщ. Даже человек вашего склада не может теперь избежать лицезрения всех свинцовых мерзостей нынешней русской жизни.

– Но этот Лаптев чуть не убил человека прямо на наших глазах!

– Я полагаю не стоит всё, что говорит этот позёр Лаптев принимать за чистую монету. Он показался мне заядлым актёром. К тому же господин Лаптев обожает рассказывать о себе разные фантастические истории. Этот комиссар из числа тех воинствующих болтунов, коих солдаты на фронте называли «трепло» или «штабная макаронина».

Впрочем, то, что мне известно об этом персонаже, позволяет мне считать, что ему нельзя отказать в храбрости и ораторском таланте.