Загадка Отилии

— Что ты сказал? Костаке намерен удочерить Отилию? Никогда! Пока я жива, этого не будет. Есть еще в этой стране законы, есть еще суды. Я подам на Костаке прокурору, вот что я сделаю. Эта распутница оплела его. Кто знает, что между ними было?

Стэникэ с мефистофельской усмешкой выуживал зубо­чисткой маслины. Феликсу было невыносимо все это слу­шать, ему хотелось кричать, протестовать против оскорбле­ний, но волнение приковало его к месту. Хотя Феликс уже собирался уходить и сидел в стороне, Симион все время знаками приглашал его к столу.

— Все это великолепно, — всерьез принимаясь за еду, произнес Стэникэ, — но скажите мне, пожалуйста, что вы можете сделать?

— То есть как — что я могу сделать? — возмутилась Аглае.

— Вот об этом я и спрашиваю, — хладнокровно, но с явным намерением подстрекнуть ее, продолжал Стэ­никэ. — Он желает ее удочерить — и баста. Закон не чи­нит ему никаких препятствий.

— Ешьте, — понукал Симион Аурику и Тити, — ешьте, пища — это жизненный эликсир! — И сам уплетал за обе щеки, запихивая в рот большие куски хлеба и подбирая мякишем остатки соуса с тарелки.

— Не могу я разве сказать где следует, что они хо­тят завладеть состоянием Костаке?

— Не можете. Девушка — его падчерица, естественно, что он ее удочеряет. Вас могут привлечь к суду за кле­вету.

— Кто? Костаке? — рассвирепела Аглае.

Феликс переменился в лице. Воспользовавшись паузой в споре, он встал, сказал: «Доброй ночи» — и высколь­знул за дверь.

— Мы, как болваны, распустили языки, а этот молод­чик был здесь! — упрекнула себя Аглае.

— Нет ли еще хлеба? — озабоченно спросил Сими­он. — Я ужасно голоден.

— Да что это, на столе была целая гора хлеба! — раз­драженно заметила Аглае. — Мы еще и есть не начинали.

На стол поставили другую хлебницу. Симион тут же схватил ломоть, откусил от него с таким видом, словно хлеб возбуждал его аппетит, положил перед собой еще два ломтя, а немного подумав, добавил еще пару. Осталь­ные он великодушно разделил между всеми — каждому по два куска, так что хлебница опустела.

— Принеси еще хлеба! — сказал он служанке.

— Что это за комедия, Симион! — прикрикнула на него Аглае. — Хлеба достаточно.

— У дяди Костаке хорошие советчики, — размышлял вслух Стэникэ, — его поддерживает Паскалопол, который, очевидно, хочет после смерти старика наложить лапу на его состояние.

— Я не думаю, — сказала Аурика. — Домнул Паска­лопол — благородный человек. —Это Отилия обвела его вокруг пальца.

— Когда речь идет о деньгах, не существует благо­родства!— заявила Аглае.

— Что же это, мама, неужели такая девушка, как Отилия, войдет в нашу семью? — вставила Аурика. — Это ужасно!

— Войдет, если у людей нет головы на плечах! — мрачно проворчала Аглае, которая ела нехотя и о чем-то раздумывала.

Симион снова заговорил:

— У меня превосходный аппетит. Я чувствую себя так, будто мне двадцать лет. А что еще нам подадут?

Он все время жадно ел, не обращая ни малейшего внимания на беседу. Аглае рассеянно, не скрывая своего презрения, взглянула на него.

— Если хотите знать, дело ведется очень осторож­но, — продолжал Стэникэ. — Дядя Костаке боится вас. Напрасно вы перестали там бывать. Вам бы сейчас на­ладить с ним отношения...

— Никогда, — непримиримо сказала Аглае. — Эта бес­стыдница чуть ли не выгнала меня.

— Вы вспылили. Теперь надо поискать другие пути. Пока я их не вижу.