— Эх, вот и видно, что вы новичок! — прикинувшись глубоко разочарованным, с горечью сказал практикант.— Чего только не мечтал сделать я сам! Но как это осуществить? Разве здесь есть интересный материал, есть лаборатория? И вы полагаете, что метр вас поздравит? Не знаете вы людей, моншер! Вы можете падать с ног от усталости, и никто вас за это не поблагодарит.
— Но я и не рассчитываю получить благодарность от метра. Я хочу напечатать свою работу!
Практикант прыснул.
— Что? Напечатать? Каким образом? А деньги у вас есть? И вы думаете, что так пишут исследования? Погодите, не торопитесь... У вас еще усы не выросли, поучитесь сперва по книгам. Куда вам спешить?
— Я хочу провести под руководством метра наблюдения над некоторыми, наиболее интересными клиническими случаями — только и всего.
— Ха-ха! Так бы и сказали, домнул! Проводите наблюдения, если вам угодно. Я не стал бы этого делать, хоть режьте меня! Их это очень устраивает. Вы будете работать здесь дни и ночи, наблюдать различные случаи, обстоятельно описывать их, а они, уважаемые профессора, возьмут у вас готовенькое и поставят свое имя. Не будьте наивным, дружок. У меня и волос на голове не наберется столько, сколько я сделал метру, — практикант иронически подчеркнул последнее слово, — сообщений, которые ныне являются частью его трудов.
Короче говоря, из слов практиканта вытекало, что скудость интересных фактов, людская нечестность и материальная необеспеченность сводят на нет все усилия достичь чего-то в науке с помощью добросовестного труда. Однако все старания практиканта отбить у Феликса охоту к научной работе не имели успеха — уж слишком это было шито белыми нитками. Молодой, пылкий ум Феликса не желал смириться с тем, что намеченная цель недостижима. Он написал статью, сославшись в примечаниях на несколько большее количество источников, чем следовало бы, и отдал свой труд профессору. Тот нашел статью очень хорошей, но тактично посоветовал («на вашем месте я сделал бы так») сократить примечания, указав, что хотя для студента похвально знание такого множества работ, но интересующемуся данным случаем читателю-специалисту подобная форма изложения может показаться растянутой и скучной; затем велел перевести статью на французский язык и как можно скорее вернуть ему. Обрадованный Феликс сделал перевод и отдал его профессору. После этого он месяца два ничего не слышал о своей работе и уже было решил, что сделанные новичком наблюдения не могут никого заинтересовать. Но однажды, когда он был в клинике, профессор позвал его к себе в кабинет и вручил номер журнала «Archives de neurologie» [12] и несколько отдельных оттисков.
— Вот, дорогой мой, ваша статья!
Феликс увидел в оглавлении свое имя и рядом — название статьи: «Случай острой астенопии на почве истерии, исследованный методом анаглифов». Феликса бросило в жар, он почувствовал, как по всему его телу разливается восхитительное ощущение блаженства. Он стал путаться в благодарностях, но профессор быстро его прервал:
— Дорогой мой, я хотел бы вот чего... Вышла очень содержательная книга в этой области (и он назвал имя автора), я хотел бы, чтобы вы написали о ней рецензию. Внимательно изучите литературу по этому вопросу и проведите еще одно аналогичное обследование. У нас здесь есть интересный случай монокулярной гемидиплопии, у Фросы, в палате на втором этаже. Если, конечно, вы намерены специализироваться в этом направлении... Между нами, скажу вам по правде, я до сих пор встречал не слишком много молодых энтузиастов.