Загадка Отилии

Симион перестал ходить по комнате, он впивал сло­ва Вейсмана, повернувшись к нему, хотя его блуждаю­щий взгляд не мог остановиться на каком-нибудь одном предмете. Слово «профессор» и уважение студента поль­стили ему, хотя Вейсман употребил этот титул совершен­но случайно, совсем не зная рода занятий Симиона.

— Люди слышали о моем учении? — серьезно спро­сил Симион.

— Вы меня спрашиваете, слышали ли они? Да кто же не знает великого, великого... (Вейсман не знал его фа­милии.)

— ... пророка Туля, — подсказал Стэникэ.

— Вот именно! — подхватил студент.

— И чего от меня хотят люди? — величественно спро­сил Симион.

— Чего хотят? Чтобы вы явились к ним, просветили общество, вывели заблудших на верный путь.

Симион немного подумал и заупрямился:

— Не пойду. Миссия моя на земле окончилась. Испив желчи и уксуса, я был распят в моей одежде, теперь я должен встретиться с ангелами.

— Домнул Туля, — взмолился Вейсман, — а я-то за­чем явился? Ангелы ждут вас. Клянусь честью. Они прислали со мной карету, чтобы доставить вас. Посмот­рите, вот кони!

Симион бросил блуждающий взгляд в окно и увидел тощих кляч, которых извозчик украсил, сунув им за уши цветы.

— Крылья у них есть? — спросил он.

— Как не быть, домнул Туля! По двенадцать крыльев у каждого коня.

Симион стал нерешительно прохаживаться по комна­те, потом снова заупрямился:

— Не поеду! Ангелы сами должны явиться сюда, что­бы вознести меня и усадить по правую руку от Отца. Вы меня не проведете. Дьявол лукав и принимает разные обличья.

Раздосадованный Вейсман почесал в затылке. Он ощу­пал задний карман брюк, где у него лежала коробочка со шприцем «Рекорд» и ампулами морфия, отозвал в сто­рону Стэникэ и что-то прошептал ему на ухо, в то вре­мя как Симион тревожно наблюдал за ним. Вейсман и Стэникэ прошли в соседнюю комнату и вернулись оттуда через несколько минут. Вейсман держал в руке шприц с морфием, а Стэникэ — клочок ваты, намоченной в спир­ту, запах которого разнесся по всей комнате.

— Домнул Туля, маэстро, — почтительно проговорил студент. Я знаю одно средство, для того чтобы ангелы пришли побыстрее. Мы сделаем вам небольшой укол в руку, совершенно незначительный, вот этим, и вы немедленно погрузитесь в чудесное состояние.

Симион в ужасе отшатнулся. К счастью, у Стэникэ нашлись убедительные слова.

— Я очень сожалею, что вы себя так ведете, — заго­ворил он с притворным отчаянием, — мне кажется, что вы не тот, за кого себя выдаете. Христос был пригвожден к кресту, а вы не позволяете себя уколоть даже иголкой. Какой же вы святой?!

Подавленный этими доводами, Симион остановился, не говоря ни слова, а Вейсман быстро снял с него пиджак и сделал укол, прежде чем старик успел опомниться. Стэникэ потер место укола ватой, в то время как Си­мион, на которого уже стал действовать наркотик, с не­доумением смотрел на свою руку.

— Не хотите ли вы украсть мою руку, так же как укоротили мою одежду? — подозрительно спросил он.

— О нет! — любезно запротестовал Вейсман. Одурманенный Симион опустился на стул, мутный взгляд его был устремлен вдаль. Он казался счастливым. — Ну как вы теперь себя чувствуете?

— Хорошо чувствую, прекрасно, чувствую здоровье во всем теле.

— Разве я вам не говорил? — сказал Вейсман, глядя через окно на пролетку, где потерявший терпение извоз­чик хлопал бичом. — Подумайте как следует! Народ вас ждет, почему же вы не хотите сойти к нему? Впрочем, каждый святой удаляется на некоторое время в пустыню, в келью, чтобы очиститься. Если хотите, мы отвезем вас в прекрасный монастырь, где вы будете размышлять в полнейшем одиночестве. Туда никто не является, кроме ангелов в белом облачении, по утрам, в девять часов, и вечером. Маэстро, ваше место там!

— И там пустынно?

— Клянусь честью! Там более пустынно, чем в Фиванде [22].

Взъерошенная голова прильнула к окну. Это была Марина, которая подсматривала с улицы. Расчувствовав­шийся Симион позволил Стэникэ и Вейсману взять себя под руки. Его быстро, пока он не передумал, посадили в пролетку. Никто из находившихся в доме не выразил никакого сожаления. Только Аглае все больше нервничала, видя, как затягивается эта сцена. У раздосадованной Олимпии так и не разгладились на лбу гневные складки. Тити покачивался у печки, а Аурика заботливо занима­лась своими ногтями. Извозчик хлестнул лошадей, и ко­леса запрыгали по булыжной мостовой. В это время Си­мион обернулся и, словно охваченный внезапным волне­нием, воскликнул, показывая пальцем:

— Смотри-ка, акация какая большая выросла!

— Ладно, — испуганно проговорил Стэникэ, — посмот­рим на нее, когда вернемся, — и махнул извозчику, чтобы тот погонял лошадей.

После их отъезда Аглае надела фартук, позвала Аурику и Олимпию, а также служанку и начала вытаскивать все вещи из комнаты Симиона. Она свернула его постель и выбросила в чулан, кинула в огонь все бумаги, которые нашла, оставшуюся одежду вышвырнула на помойку, об­мела стены и велела вымыть пол. Комната превратилась в своего рода гостиную.