Загадка Отца Сонье

И получается, снова же не бредил перед смертью мой гость, имя которого… Под несколькими документами, что в папках, он подписывался, кстати, вполне приличествующим ангелу именем "Регуил". А в действительности звали его…

Ах, да едва ли члены этого их загадочного Ордена имели обыкновение называться подлинными своими именами и хотя бы даже под ними умирать. Так и лежать ему в безымянной могиле на погосте колхоза имени Кого-то…

n

Пьер и Поль, а также о моей беде и о моих страданиях

Они возникли почти одновременно в нашем шампанском городке Ретель, близ которого находилась моя мукомольня, и оба поселились по соседству со мной. Произошло это через неделю-другую после того, как мой старик Луазье переломал себе ноги и я вернулся из Ренн-лё-Шато, неустанно вспоминая о своей Натали. Их звали, как главных столпов Церкви – одного Пьер, другого Поль. Выходцы из разных мест, из разных концов Франции (Пьер был из Нормандии, из городка Сен-Ло, а Поль – из Везуля, что во Франш-Конте), они походили друг на друга, как братья – оба всего на год-другой старше меня, оба невысокие, весьма крепко сбитые, всегда улыбчивые, с миловидными лицами. Даже причина их появления у нас в Ретеле была едина: оба, как они рассказывали, в своих городках попортили девок из благопорядочных семей, а жениться ни в какую не желали, и бегство сочли для себя наилучшим выходом. А почему оба именно в наш Ретель – тут уж пути Господа воистину неисповедимы.

Знать бы еще истинную причину появления, по крайне мере, одного из них!.. Ах, да поди-ка, поди-ка знай все в свой жизни наперед! Многим ли захотелось бы до конца влачить такую жизнь в подобном случае?..

Как бы то ни было, я быстро с ними обоими сдружился – не со стариком же Луазье, вечно кряхтящим и провонявшим чесноком, коротать вечера. Да еще держа при себе занимавшую все сердце память о Натали!

С Пьером и Полем – иное. С ними я хотя бы мог отвлечься по вечерам. Бывало, сиживал с ними допоздна, за бутылочкой легкого вина мы играли в вист, к которому они меня и приохотили, и память о Натали притаивалась до ночи. Играли они поначалу, конечно, лучше меня, но игра шла лишь ради удовольствия, совсем на крохотные деньги, так что наутро было даже лень вспоминать, выиграл ты или проиграл.

Кстати, вскоре выяснилось, что у них у обоих золотые руки – у Пьера по столярной части, а у Поля по слесарной, — а поскольку деньги у обоих подходили к концу, я тут же пристроил их на работу к себе на мукомольню, и, надобно сказать, они быстро привели эту столетнюю развалину в божеский вид. Так что, если прибавить и вечера, мы стали поистине неразлучны.

О чем разговаривали за картами по вечерам? О, при учете того, что мне открылось потом, далеко не безынтересный вопрос. Не о мукомольне же, в конце-то концов, опостылевшей за день. Оба весьма недурно знали историю Франции. Пьера больше всего интересовала наша лангедокская старина – катары, тамплиеры, альбигойцы и прочее. Уж на сей-то счет мне было что ему порассказать; тогда он даже карты откладывал и слушал как завороженный. Что касается Поля, то он больше увлекался династией Меровингов, о которых знал едва ли не больше меня.

О, не больше, конечно – при учете того, что знал я! Но про отца Беренжера и про его находку я как-то решил для себя никому особо не рассказывать – больно путаный и не понятный для меня самого выйти мог разговор. Я и слова едва ли сумел бы подобрать, чтобы пересказать услышанное мною от преподобного в тот достопамятный вечер.

А может, — сейчас думаю, — то сам Господь меня оберегал. В ту пору иди знай, кто из этих двоих с апостольскими именами прятал тогда под одеждой стилет, для тебя, Диди, предназначенный.

Примерно через месяц после моего возвращения в Шампань пришло письмо из Ренн-лё-Шато от матушки. В простоте своей не ведая ни о чем, она между прочими деревенскими новостями сообщила одну, от которой ваш покорный слуга, восемнадцатилетний господин Дидье Риве готов был разреветься, как малое дитя. Оказывается, Натали Матье, — Боже, Боже, моя Натали! — на днях собирается выйти замуж. И за кого, Боже правый, за кого!.. Да что они, сдурели все там, в Ватикане?! Шут с ними, с их деспозинами, пускай себе, вправду, хоть гаремы заводят!.. Но Натали, моя Натали!..

Два вечера я не видел своих новых друзей и на мукомольне в те дни не появлялся. Лежал, уткнувшись лицом в подушку и между рыданиями на чем свет клял то Натали, то, сам Ватикан вместе с Его (прости, Господи!) Святейшеством, (кем бы он там себя не воображал) отца Беренжера. Однако на излете второго дня больше клясть начал себя самого. Как я, право, мог столь надолго покинуть Натали! Мало ли что могло там произойти за такое время!

Вечером этого дня Пьер и Поль зашли меня проведать, — они думали, захворал, — и застали меня распластанным, все еще рыдающим в подушку. Надобно отдать им должное, к моим страданиям они отнеслись вполне серьезно, и оба в один голос сказали, что мне следует немедля отправляться в Ренн-лё-Шато – вдруг дело еще поправимо.