Загадка Отца Сонье

В сущности мне и здесь, в ретельской тюрьме, как я тогда глупо полагал, делать было нечего, но Турок явно что-то другое имел в виду, это легко читалось в его прикрывающей нутряную злобу ухмылке.

— А как твой гусачок-кюре? — спросил он. — Жив еще или уже откинулся?

— Жив… — проговорил я.

— Это хорошо – что покуда жив! — почему-то обрадовался Турок и, кивнув на меня, спросил у своих дружков: — Знаете, кто это такой?

— Придурок, — сказал кривой.

— Козел, — предположил цыганистый.

— Засранец…

— Кусок дерьма…

— Так, так, — тая где-то вглуби свою злобную радость, кивал им по очереди Турок. — Он, конечно, и придурок, и козел, и засранец, и кусок дерьма, и еще гусынька при своем гусаке-кюре. Только это еще не полное его имя… А знаете, почему он никогда не попадет даже в Гвиану на каторгу? Почему он вообще никогда никуда не попадет?

— Ну?

— Не знаете?! — ликовал Турок. — А потому и не знаете, что не знаете его полного имени. Его полное имя – слушайте какое! Его полное имя: ПРИДУРОК-КОЗЕЛ-ЗАСРАНЕЦ… Как ты там еще сказал, Цыган?

— Кусок дерьма…

— Во!.. ПРИДУРОК-КОЗЕЛ-ЗАСРАНЕЦ… КУСОК СОБАЧЬЕГО ДЕРЬМА, ГУСЫНЬКА…. Но это еще не полностью. А полностью – вот как: ПРИДУРОК-КОЗЕЛ-ЗАСРАНЕЦ, КУСОК СОБАЧЬЕГО ДЕРЬМА, ГУСЫНЬКА ДИДИ, КОТОРОМУ Я НЫНЧЕ НОЧЬЮ ПЕРЕРЕЖУ ГОРЛО! Вот этим вот! — Он достал изо рта обломок хорошо отточенного лезвия.

Дружки его гоготнули, а Турок, уже не ухмыляясь больше, продолжал:

— Сегодня ночью – ему, а там, глядишь, когда-нибудь – и его гусачку-кюре. От Турка еще никто не уходил!.. Так что спи спокойно, засранец Диди. Хороших тебе снов. Не волнуйся, я тебе позволю маленько выспаться. До пяти утра можешь спать спокойно. Как раз ровно в пять утра у нас на гвианской каторге вели на гильотину. Гильотины тут, правда, нет, но здесь тебе и судья, и палач. — Он стукнул себя в хилую грудь. — В общем, спи – да не забывай, что я сказал, Турок слов на ветер не бросает.

С этими словами, не забыв прихватить свою газетку, он вместе с дружками удалился к окну – несмотря на теснотищу, их место так и оставалось свободным, никто не решался его занять, — там они опять уселись на газеты и поглядывали на меня всеми своими пятью веселыми недобрыми глазами, а Турок нет-нет да и, подмигивая мне, делал грязным ногтем "вжик" себе по шее, чтобы я не забывал.

Ах, Турок, Турок! Тебе-то самому и до пяти утра нынче никак не дожить. Не знаешь ты этого! Как мало человек знает наперед!

Точно так же и я, предуготовившись к смерти, ведать не ведал, что мой ангел, странный ангел мой, не то хранитель, не то убийца, уже тут, рядом, и он слышал все.

Пока что он мой хранитель и твой убийца – так что смейся, но до поры, Турок…

Мы с Полем и Пьером опять вместе. Загадочное убийство чистильщика по прозвищу Баклажан и конец Турка с его дружками

Надобно сказать, что покуда я, содрогаясь от страха всем нутром, слушал Турка, дверь камеры не раз открывалась и закрывалась – неутомимые пруссаки вводили все новых и новых арестантов. Меня, собственно, это уже не очень волновало. Я даже вонь перестал чувствовать. Какая разница, сколько народу будет в камере и чем в ней пахнет, если мучаться от всего этого тебе уже не долго. Каждая секунда все теснее прижимала мою почти что окончившуюся жизнь к этой роковой отметке – пять часов утра.

Вдруг за спиной у меня раздались знакомые голоса:

— Ба, Диди, и ты здесь?!

— Тебя-то за что?

Боже, Пьер с Полем! И они тут! Все же умирать, когда рядом друзья, как-то легче.

— А вы как здесь оказались? — спросил я, с трудом унимая оставленную мне Турком дрожь.

— Погоди, все расскажем, — пообещал Пьер и кивнул в сторону окна: — А это кто?

— Мы все слышали, — добавил Поль. — Он что, всерьез хочет тебя зарезать?

— Серьезнее не бывает, — вздохнул я. — Ладно, потом расскажу. Сначала давайте – что с вами, за что вас? (Вот что значит друзья рядом. Я уже, кажется, приходил в себя.) — За что это вас?

— По ошибке, — сказал Поль. — Скоро, наверно, выпустят. (Ах, большинство попавших в Ад поначалу так думает. Если бы не близость пяти часов утра, то и ваш покорный слуга думал бы так же.)

— Из-за чистильщика, — угрюмо прибавил Пьер.

Я взглянул на них с недоумением:

— Из-за Баклажана? — Такое прозвище в городе носил наш старик чистильщик обуви из-за своего носа, мясистого и от пьянства темно-сизого, как зрелый баклажан. По морде он, конечно, мог получить за то, что спьяну ругался по-черному, но чтобы пруссаки стали кого-то арестовывать за это…

— Из-за него, — кивнул Поль. — Кто-то прикончил старика в его же будке.

— Может, пруссаки и прикончили? — неуверенно предположил я, что было, конечно, глупо: никто бы из-за этого горького пьяницы в жизни на такой грех не пошел, ни пруссаки, ни тем более наши. Кроме разве что… — Когда это произошло? — спросил я.

— Да с полчаса назад, — сказал Пьер.

Нет, значит, не Турок – он со своими дружками был в это время тут.