Загадка Отца Сонье

От прочитанного голова моя пошла кр'yгом. Послание могло быть адресовано только Пьеру или Полю, кому-нибудь из них. Кто же из них двоих мой ангел-убийца?

Я пригляделся к ним. Оба спали как ангелы. Потихоньку я встал и утопил записку в парашной жиже. Это слегка успокоило меня, ибо давало какую-то отсрочку.

Затем я снова прилег и сделал вид, что дремлю, однако сквозь ресницы приглядывался к своим друзьям. На шутку записка явно не походила.

"Кто же он из этих двоих, которым я доверял как себе – убийца мой со стилетом?" – думал я.

Чего так боялся от моего допроса, неведомый "К"? За что меня убивать?

А если и есть за что – кому это поручено? Тебе, Поль, или тебе, Пьер?..

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

…Вечером из вони камеры и из зловонья собственных мыслей меня вырвал наконец оклик надзирателя:

— Дидье Риве, виходить! Auf Verh"or! [54]

…Затхлый коридор подвала казался едва ли не благоухающим. Как я вдыхал этот сладостный воздух! Но при этом не переставал думать: "Кто, кто же из них двоих этот страшный, безжалостный Регуил?.."

Но когда меня вывели в коридор первого этажа и я увидел живой мир за окнами, мысли мои потекли совсем по другому руслу. "Сейчас допросят – и все разъяснится. — Отчего-то заключил я. — И выпустят отсюда. И буду дома. И больше никогда не вдохну этот смрад!" – думал я, шагая по коридору и потом поднимаясь по лестнице.

В свои сорок три, как плохо ты еще знал законы Ада, жалкий в своей глупости Диди!..

Обер-лейтенант фон Кто-Его-Знает. Побег

Он говорил на очень неплохом французском, этот молодой, красивый, с нафабренными усиками обер-лейтенант фон… дальше не припомню как – представившийся как офицер германской контрразведки. И даже поначалу весьма предупредителен был:

— Папироску, господин Риве?.. Прошу садиться.

Мне показалось, что беседа предстоит вполне дружеская, и недоразумение через несколько минут благополучно разрешится.

Когда я, однако, уселся на стул, привинченный ножками к полу, и свет направленной в мою сторону лампы ослепил меня, я вдруг начал смутно чувствовать, что перспективы мои не так радужны, как это мне еще минуту назад мыслилось.

Из-за света лампы, бьющего в глаза, этот обер-фон-дальше-не-припомню-как тут же из живого человека превратился в смутную тень. Эта тень переломилась об угол стены и оттуда неожиданно резко спросила меня:

— Дидье Риве, что вам известно о кладе, найденном в Лангедокской деревне?

— Кладе?.. — Я даже не понял. — О каком кладе, господин обер-фон?..

— Дурака решил валять?! — рявкнул недавно еще такой обходительный "обер". — Здесь выбьют из тебя твою дурь! О кладе, который ты нашел со своим паршивым попом, с Беренжером Сонье!

Я настолько опешил, что слова из меня поползли бесформенные, как размокшая глина. Клад?.. Какой клад, господин обер-фон?.. Никакого клада… Свитки какие-то… Да еще Спиритус Мунди, стекляшка такая… А если вы про сапоги, которые отец Беренжер приобрел…

— Так, стало быть, и будете упорствовать, господин Риве? — предгрозовым голосом спросила тень. И бросила другой тени, стоявшей в противоположном углу: — Ганс, прочисти-ка мозги этому беспамятному господину.

Та другая тень отделилась от стены – и… Право, такой зуботычины ты еще в жизни не получал, Диди!

Сломав спинку стула, я отлетел к стене, ударился о нее головой, и перед глазами пошли круги, а уши наполнило звоном. Сквозь этот звон слабо пробивались слова господина обер-как-бишь-его-там-зовут:

— Нам все известно, Дидье Риве, и напрасно вы отпираетесь…

Его следующие слова были слышны совсем уж плохо: что-то про Тайну, которая должна стать достоянием белой расы, Тайну, которая нужна их кайзеру, чтобы спасти мир, Тайну, которую он вместе с Гансом все равно рано или поздно выколотит из меня…

А Ганс между тем бил и бил, так что я даже если бы и хотел что-нибудь сказать, все равно не смог бы, меня хватало лишь на то, чтобы один за другим выплевывать выбитые зубы. Да и не слышал уже ничего. Разве что под конец – совсем-совсем издали:

— Кажется, ты немного перестарался, Ганс. — И – уже кому-то другому, в открывшуюся дверь: — Entfernen Sie von hier aus gefallenes Vieh auf! [55]

"Зачем германскому "обер-фону" понадобился наш сельский кюре из Ренн-лё-Шато с его замшелыми от времени тайнами?" – как-то отрешенно от собственной судьбы думал я, пока волокли обратно в камеру Diese gefallenes Vieh, [56]  мою долго уже ни на что не пригодную плоть.

…Потом, лежа на полу камеры, я каждую минуту ждал нового допроса, и это было почти так же страшно, как в первую ночь ожидать наступления пяти часов утра. Только получить удар стилетом в спину от одного из своих друзей было еще страшнее.

На второй день у меня стало нестерпимо болеть раскровавленное колено, затем оно стало распухать. От боли я не находил себе места, но страх был даже сильее этой боли, и я не решался повернуться на бок, чтобы не подставить беззащитную спину… Полю или Пьеру?.. Боже, кому?!..