В статье И.Д. Кучерова и В.К. Стешица большое место отведено анализу «ритуала дуэли» и поведению противников и их секундантов. Авторы статьи полагают, что все участники дуэли хорошо знали дуэльный кодекс, но Лермонтов строго соблюдал его, а секунданты допустили ряд грубых нарушений.
И.Д. Кучеров и В.К. Стешиц около двадцати раз ссылаются на дуэльный кодекс и даже указывают определенные параграфы или статьи кодекса, но ни разу не сообщают какое издание они имеют ввиду, когда издан цитируемый ими дуэльный кодекс. Что это? небрежность? рассеянность? Ни то, ни другое. Авторы пользуются книгой В. Дурасова «Дуэльный кодекс» (СПб., 1908), изданием появившемся почти через 70 лет после трагической дуэли у подножия Машука. Книга В. Дурасова дает ценный комментарий к повести А.И. Куприна «Поединок», но не может быть привлечена для разъяснения вопроса о дуэльных нормах в начале 40-х годов XIX века. Точно так же мало нам может помочь первое русское дуэльное руководство П.А. Швейковского «Суд общества офицеров и дуэль в войсках Российской армии» (СПб., 1896), изданное после того, как были разрешены и даже рекомендованы поединки между офицерами для поддержания «боевого духа» в офицерском корпусе и для укрепления традиций воинской чести.
До начала 90-х годов XIX века, еще со времен Петра I, дуэли в России были запрещены и появление в печати дуэльного кодекса было по цензурным условиям просто невозможно. Участники дуэли 1841 года могли обратиться только к одному, даже тогда весьма редкому, изданию книги президента парижского жокей-клуба графа Шатовиллара [211]. Но практически, как и до выхода в свет этого труда, русские дуэлянты руководствовались неписанными правилами чести, давними дуэльными обычаями, широко известными в офицерской и дворянской среде[179]
. Таких знатоков дуэльных традиций было немало и к ним обращались как к авторитетным арбитрам. Нет никаких сомнений в том, что участники дуэли — Лермонтов, Мартынов и их секунданты хорошо знали дуэльные традиции и обычаи своего времени. Остается только выяснить, была ли эта дуэль правильной, неправильной или изменнической.Преднамеренно созданное преимущество для одного из противников, злой умысел, тайный сговор, уменьшающий или увеличивающий опасность боя для одной из сторон, дают неоспоримое право квалифицировать дуэль как
Лермонтов отлично знал дуэльные правила своего времени и очень верно показал, как Печорин разгадал коварный замысел драгунского капитана в дуэли с Грушницким. Любопытно, что недавно в Англии вышла обстоятельная «История дуэли» [210], в которой в качестве классического примера дуэли приведен отрывок из «Княжны Мери». Но у нас нет никаких оснований отождествлять позицию Лермонтова с позицией Печорина. Лермонтов не опротестовывал действий Мартынова и секундантов, он считал их правильными или, по меньшей мере, допустимыми. Но, может быть, Лермонтов был обманут и не разгадал преступного замысла своих мнимых приятелей?
Понятно, нас не может не интересовать вопрос, есть ли какие-либо основания считать последнюю дуэль Лермонтова коварной, изменнической, может быть, неправильной, или никаких особых нарушений дуэльных норм Мартынов и его секунданты не допустили. Такой вопрос возникает независимо от бредовой гипотезы о втором выстреле наемного убийцы с Перкальской скалы.
Лев Сергеевич Пушкин уверял, что «эта дуэль никогда бы состояться не могла, если б секунданты были не мальчики» и добавлял, что дуэль «сделана против всех правил и чести…» [см. «Литературное наследство», вып. 58. — М., 1952. С. 490]. Московский почт-директор А.Я. Булгаков, ссылаясь на письмо В.С. Голицына, полученное в Москве 26 июля 1841 года, писал П.А. Вяземскому в Петербург: «Удивительно, что секунданты допустили Мартынова совершить его зверский поступок. Он поступил противу всех правил чести и благородства, и справедливости… Мартынов поступил как убийца» [120, 710]. 22 августа студент А.А. Елагин сообщал из Москвы отцу: «Лермонтов выстрелил в воздух, а Мартынов подошел и убил его. Все говорят, что это убийство, а не дуэль». И дальше:…Обстоятельства дуэли рассказывают различным образом, и всегда обвиняют Мартынова как убийцу» [55, 437).