Загадка Рафаэля

Они поднялись по лестнице и шли сквозь бесконечный строй сверкающих сталью турникетов. Боттандо поздравил коллегу с удачей.

— Удача, ха! Отличная полицейская работа — вот что это такое. Поиски, встречи, виртуозно проведенные допросы… Ну, наверное, был элемент везения, но совсем пустяковый.

Боттандо признался, что не рассчитывает обнаружить в сейфе что-либо интересное.

— Наши иконы пропали девять лет назад. Даже если он украл их, вряд ли у него могла остаться хоть одна, даже как сувенир.

— Я тоже не жду сокровищ. Но кто знает? Жаль, что он скончался так скоропостижно. Беседа с ним могла получиться очень интересной.

С удовольствием разыгрывая роль галльского рубахи-парня — роль, давно усвоенную им при встречах с иностранцами, Женэ театрально потирал руки, наблюдая, как вооруженный до зубов охранник достал ключ и вставил его в замок большого сейфа, каких было в зале около ста. Боттандо с усмешкой отметил, что владельцы сейфов наверняка пребывают в приятном заблуждении, что дубликатов ключей от их сейфов не существует и их содержимое недоступно как для воров, так и для официального досмотра, что иногда даже хуже. Еще один пример швейцарского лицемерия, подумал он.

Охранник заметил, что Морнэ арендовал один из самых дорогих сейфов, стоимость его аренды составляла десять тысяч швейцарских франков в год. Уже одно это означало, что там должно было находиться нечто очень интересное.

Он ошибся. Там не оказалось ни украденных икон, ни записной книжки с адресами коллекционеров, ни банковских счетов — словом, ничего такого, что могло бы продвинуть полицейское расследование. Там были деньги: полмиллиона швейцарских франков, пятьдесят тысяч долларов в мелких купюрах, такое же количество в немецких марках и английских фунтах и около четырехсот тысяч долларов в иной свободно конвертируемой валюте. Кроме того, там находилась перевязанная красной лентой стопка рисунков и тетрадей — изрядно захватанных и забрызганных краской. Пока мужчины пересчитывали деньги и переписывали номера купюр, Флавия, о ком, похоже, забыли и которая за все утро едва ли промолвила два слова, села в уголке и начала просматривать наброски.

Некоторые оказались очень старыми — на них были изображены руки и ноги, различные типы лиц и костюмов — типичные ученические работы студента традиционной художественной школы. Флавия вспомнила, что когда-то Морнэ учился в Парижской академии изящных искусств и считался многообещающим художником, но затем почему-то сменил род деятельности и вместо создания картин занялся их продажей. Он также учился в Лионе до того, как переключился на коммерцию. Разглядывая рисунки, Флавия догадалась, почему Морнэ отказался от творчества. Он был великолепным рисовальщиком, но все его работы выглядели вторичными и слишком уж старомодными. Вспомнив лекции в университете, Флавия заметила в некоторых работах подражание Рембрандту, потом узнала ноги от Пармиджианино и бесконечные вариации на тему Сикстинской капеллы.

Рисунки перемежались пространными записями скучнейших лекций по истории искусства. Позже, после беспорядков 1968 года, методика обучения в академии изменилась революционным образом; конечно, нельзя сказать, чтобы художники от этого стали лучше, но по крайней мере процесс обучения стал не таким однообразным. Записи содержали рецепты красок, цитаты трудов различных художников, выдержки из учебников по технике живописи. Флавия с трудом разбирала корявый, торопливый почерк Морнэ. Некоторые тетради были в лучшем состоянии, самые новые на вид лежали на верху стопки.

Проглядывая рисунки, Флавия обратила внимание, что авторство трудно определить лишь поначалу. Просматривая первую тетрадь, она с большим трудом смогла отличить Рубенса от Корреджио, но уже через несколько минут дело пошло быстрее.

Флавия оторвалась от созерцания набросков и, убедившись, что мужчины по-прежнему увлечены разговором и не обращают на нее никакого внимания, незаметно уронила три верхние тетрадки в свою большую черную кожаную сумку, стоявшую рядом на полу. Эта сумка служила вечным предметом подтруниваний коллег Флавии, которые считали ее слишком большой и неженственной. Остальные тетради девушка снова аккуратно перевязала красной лентой и положила на стол рядом с пачками денег.

Через сорок пять минут франко-итальянская команда полицейских сидела в ресторане и обсуждала заказ. Перерыв на ленч являлся идеей Флавии и был горячо поддержан мужчинами. Вначале состоялось недолгое расшаркивание по поводу того, куда пойти. Женэ предложил итальянскую тратторию, Боттандо настаивал на французской кухне. Будучи искренне убежденным в превосходстве последней, Женэ не стал слишком сильно упираться и позволил себя уговорить. В качестве извинения за свой шовинизм он заказал бутылку «Монтепульчано», зная, что это одно из немногих итальянских вин, которые не стыдно поставить на стол.

Сделав глоток и одобрительно покачав головой, Женэ спросил:

— Ну, друзья мои, чем могу служить?

Боттандо казался удивленным.

— А почему ты решил, будто нам от тебя что-то нужно?