Загадка смерти бой-бэнда

Вы можете вообразить, что это такой подростковый бунт, но я за то, чтобы облегчать себе жизнь, и моя жизнь была бы гораздо легче, если бы я соглашалась с родителями по этому вопросу. Походы в церковь по воскресеньям? Ну и что такого, я ведь люблю петь, да и ничего интересного до обеда все равно не произойдет. Никакого секса до брака? Уж поверьте, никто мне его и не предлагает, и невозможно скучать по тому, чего никогда не было. Не поклоняться идолам? А вот тут без вариантов.

Не знаю, что мне думать по поводу бога, но насчет Фрэнки Уильямса мыслей у меня достаточно. Бога я никогда не видела, но могу часами говорить о морщинке под левым глазом Фрэнки, или про родинку у него над губой, или о том, как в его смехе кроется целая вселенная. Об этом и о том, как до смешного великолепно, что он стоит на этой фотографии, держа в руках поросенка и уничтожая мою жизнь (а я и рада). И вы тоже сможете обсуждать все это часами. Я знаю, что мы вместе будем анализировать каждый малейший жест из закулисных съемок с этой фотосессии. Я знаю, что вы понимаете, о чем я говорю, даже если выражаем мы это по-разному. Дух захватывает, если остановиться и подумать обо всем, что случилось с момента, когда я впервые увидела то размытое видео, где Half Light пели в гараже, и почувствовала, как во мне что-то включилось. Я искала песню, под которую накраситься, но нашла гораздо больше.

Мне велели не поклоняться идолам.

Теперь я начинаю думать, что они боялись, как много я обнаружу, если не послушаю их.

Конечно, в комментарии Джэз были детали, которые во мне не отзывались. Единственное, что в нашей семье хоть как-то напоминало религию, – это как папа запрещал нам выходить из машины, пока не доиграет песня Кросби, Стилз и Нэш. Чем старше мы становились, тем меньше нас развлекала эта традиция. Однако теперь, размышляя об этом, я думаю: а может, все эти бесконечные минуты, которые я провела в машине, прислушиваясь к трем мальчишеским голосам, – это именно та точка, с которой все началось? «Надо поблагодарить папу», – пронеслось у меня в голове.

Так или иначе, в словах Джэз было что-то настоящее, живое, и мне хотелось стать его частью. Я быстро напечатала: «Привет. Во мне глубоко отозвались твои слова, и я сама не знаю почему». Вначале мы обсудили видео, которое она упомянула: четырнадцать восхитительных минут, во время которых Фрэнки с Джеком вели себя как дети, словно не подозревая о присутствии камер, а менеджеры пытались их угомонить и сделать хоть один кадр. Однако вскоре разговор перешел к нашей собственной жизни. Спустя несколько часов она сказала, что лучше перестать говорить, чтобы у нас хватило тем на завтра. А потом еще на день. И еще. И еще. Однако темы так и не закончились. Представьте, каково это: листать записи под хештегом перед сном, а вместо этого найти лучшую подругу! Вскоре я стала приводить нашу встречу как пример существования судьбы.

Я вернулась к телефону, откуда на меня диковатым светом сияли глаза Джэз.

– Ты уже видела? – спросила она, прежде чем я успела поздороваться.

Сейчас в ее голосе четче обычного слышался густой южнолондонский акцент. Обычно так происходило, когда она из-за чего-то волновалось.

– Что видела?

Джэз вздохнула, погружаясь глубже в груду подушек в спальне, которую я видела только на экране. Ее бесило, когда люди не обладали тем же набором знаний, что и она.

– Хэрри, присядь, – сказала она.

Я недоуменно поморщилась.

– Джэз, мы говорим по видео. Ты и так, наверное, заметила, что я сижу.