– Вероятность того, что двое арбитров заснут на двух играх подряд, так же мала, как сломать лодыжку на Луне, – сказал я.
На самом деле Слепень сказал так:
– Эта вероятность близка к нулю, она очень мала.
Но пример с Луной казался мне ярче.
– Давай, доедай свои хлопья и оставь в покое астронавтов, – сказал отец.
– Мы перейдём во второй дивизион, и команда перестанет существовать из-за спящих арбитров, – сказал я.
– Из-за них, – сказал Виктор, – и потому, что вы ведёте себя на поле, как мешки с картошкой, Пакет.
– Мы выиграем последнюю игру с Санто Анхелем, вот увидишь, – сказала мама. – Нет ничего невозможного. Вспомните Атлетико.
Но мы не Атлетико, мы Сото Альто. И они первые в лиге. А мы последние. Нам нужно было чудо. Или, по крайней мере, нам надо было разгадать тайну спящих арбитров.
27
Раду – работник школьного футбольного поля.
Это он подстригает траву, рисует линии и следит за тем, чтобы всё было в порядке. У него есть ключи от всех раздевалок. Вообще он странный парень, мало разговаривает, а когда смотришь на него, кажется, что он что-то скрывает.
Раду – румын из Бухареста.
Когда он говорит, он постоянно подмигивает, у него что-то вроде тика. Думаю, он так мало говорит, потому что знает, что тогда придётся подмигивать, а делать это всё время довольно нелепо. Мало ли что людям в голову придёт.
– Привет, Раду, – сказал я.
– Привет, Раду, – сказал Камуньяс.
Мы посмотрели на Грустного, который тоже был с нами, и, наконец, он тоже сказал:
– Привет, Раду.
Думаю, Раду сразу смекнул, что что-то здесь нечисто, потому что мы никогда с ним не разговаривали, а тут вдруг все трое улыбались и проявляли крайнюю степень дружелюбия. Разве что Грустный не улыбался.
Мы решили начать расследование втроём, а потом посвятить остальных в ход дела.
Раду взял корзину с инструментами, сказал что-то по-румынски и начал быстро-быстро подмигивать. Всё еще бормоча, он пошёл в противоположном направлении. Мы двинулись за ним.
– Раду, у нас есть один очень важный вопрос, – сказал я.
– Я ничего не знаю, ничего не знаю, ничего не знаю, – бормотал он, всё больше ускоряясь.
– Но мы же ещё ни о чём вас не спросили, – сказал Камуньяс.
– Да, но он что-то подозревает, – сказал Грустный. – Лучше оставим его в покое. Разве вы не видите, что он не хочет с нами разговаривать?
Но тут Камуньяс обогнал его, перегородил ему дорогу и сказал:
– Пожалуйста, Раду, уделите нам одну минутку.
Он остановился, осмотрел нас с головы до пят, словно видел впервые в жизни, хотя на самом деле пересекался с нами каждый день.
– Раду, припомните, пожалуйста, – сказал я. – Не видели ли вы чего-нибудь странного в день игры с Аксией? Может быть, кто-то чужой заходил в раздевалку?
– Я не видел, чтобы кто-то заходил. Оставьте меня в покое, – снова сказал Раду, пытаясь улизнуть, но глаза его начали дёргаться всё быстрее. – Я не видел, чтобы кто-то заходил, я не видел, чтобы кто-то заходил.
Было похоже, что он не собирался нам ничего рассказывать. Но тут Грустный сказал:
– Если мы проиграем следующую игру, которую, я думаю, мы проиграем, футбольная команда перестанет существовать, то и вы останетесь без работы. Пожалуйста, помогите нам.
– Кто-нибудь заходил в раздевалку арбитра в перерыве? – снова спросил я.
Тогда Раду почесал затылок, очень быстро заморгал и сказал:
– Человек с усами.
И убежал. Это было всё, что он сказал. Камуньяс и я посмотрели друг на друга.
– У Чакона, тренера Ислантильи, огромные усы! – сказал Камуньяс.
– И он был на игре против Аксии, – вспомнил я. – Я видел его на трибунах. Чакон – тот самый усатый мужчина! Он был заинтересован в том, чтобы мы проиграли игру, и его команда бы не перешла во второй дивизион!
У нас уже была первая улика. Да к тому же такая жирная. Чакон, тренер Ислантильи, заходил в раздевалку арбитра в первой игре.
– Спасибо, Раду! – крикнул я.
– Ты лучший, Раду! – бросил ему вслед Камуньяс.
И у нас не просто была улика. У нас был подозреваемый. Чакон был подозреваемым по двум причинам. Во-первых, потому что его видели, когда он входил в раздевалку арбитра. А во-вторых, потому что у него была веская причина усыпить судей: чтобы навредить нам. Ислантилья плелась за нами в квалификации, и у них почти не было шансов сохранить место в первом дивизионе.
Теперь нам просто нужно было узнать, как он это сделал. И отыскать доказательства.
– Становится интересно, – сказал Камуньяс.
– А по-моему, всё это просто ужасно, – заявил Грустный.
28
Контролёр закончил проверять билеты в соседнем вагоне. И постепенно направлялся в нашу сторону. А Томео всё никак не мог найти билеты.
– Нас вышвырнут. Они выкинут нас из движущегося поезда, и финита ля комедия, – сказал Грустный, начиная потеть.
Томео продолжал рыться в карманах.
– Но они точно были здесь! – оправдывался он.
– Ищи, Томео, ищи! – сказала Мэрилин, которая испугалась, кажется, больше него самого.
– Я же говорил, на автобусе надо было ехать, – сказал Тони.
– Самым лучшим решением было бы остаться дома! – ныл Грустный.
Тем временем мы с Камуньясом обсуждали одну вещь.
– Итак, следственная группа, – сказал я.
– Ты опять?