Загадка Таля. Второе я Петросяна

Ботвинник же действовал с поразительной уверенностью, энергией и твердостью. Он словно решил подтвердить правоту тех, кто утверждал, что его стиль отличается таранной силой. Каждый его ход был логичен и подчинен единому стратегическому плану.

К 30-му ходу позиция Петросяна была очень трудной, но небезнадежной. И здесь этот великий мастер защиты, каждое поражение которого шахматный мир расценивал как сенсацию, сделал вдруг ход пешкой, к которому Керес в комментариях к партии сделал такое примечание: «Это отчаянное продвижение пешки равносильно сдаче партии, так как позиция белых теперь рушится в несколько ходов…»

В первой же партии Петросян потерпел сокрушительный разгром. Ботвинник занял бровку и повел бег.

Игра обоих противников, каждая в своем роде, произвела потрясающее впечатление. «Будь у нас шахматная биржа, подобная фондовой бирже капиталистических стран, на ней вспыхнула бы настоящая паника, — писал по поводу первой партии Панов. — Игроки на повышение („быки“) бросились бы закупать акции Ботвинника. „Медведи“, или игроки на понижение, сбывали бы акции Петросяна по любой цене».

Петросян считал, что он провел эту партию примерно как шахматист первого разряда, даже не кандидат в мастера. Психологический эффект партии был таким, что теперь, наверное, если не считать болельщиков в Армении, только немногие продолжали верить, что Петросян сможет всерьез оспаривать у Ботвинника его корону.

Этими немногими были те, кто знал необычайную психологическую устойчивость Петросяна, твердость духа и терпеливость. Да, терпеливость. Это очень важное, особенно в матчевой борьбе, качество всегда было верным помощником Тиграна, но никогда еще оно не проявляло так преданно своих чувств, как теперь.

В уже упоминавшейся статье Эйве в несколько экстравагантных выражениях, но вместе с тем удивительно точно охарактеризовал эту черту претендента: «Петросян не тигр, который прыгает на свою добычу, скорее он питон, который душит свою жертву, или крокодил, ждущий часами удобного момента для нанесения решающего удара…».

Получив болезненную травму, Петросян не собирался сразу же брать реванш. Еще задолго до начала матча он внушил себе, что если и проиграет одну-две партии, то ни в коем случае не станет пытаться тут же отыграть очки — с Ботвинником такая тактика была бы непростительной ошибкой. Если бы он выиграл вторую партию, это еще ничего не значило, но если бы проиграл — это было бы почти равносильно поражению в матче.

Поэтому на вторую партию он пришел с той же мыслью, что и на первую, — только не проиграть. Правда, поначалу казалось, что произойдет самое страшное. Ботвинник в принятом ферзевом гамбите получил изолированную пешку, но вместе с ней и большое давление на позицию черных. Это давление грозило перейти в прямую атаку на короля. Несколько энергичных ходов Ботвинника сопровождались бурной реакцией зрителей, которым мнилось, что позиция черных вот-вот развалится.

Петросяну было не до изолированной пешки — он отбивался от непосредственных угроз. Но — и это было очень важно, — несмотря на безрадостное начало матча, несмотря на неослабевающий нажим противника, несмотря на шум в зале, Петросян уже вел партию отнюдь не в тумане — стартовая лихорадка кончилась! Сохраняя в тяжелой ситуации ясность и трезвость мысли, он хладнокровно защищался. На этот раз он и видел, и делал сильнейшие ходы.

И все же его позиция оставалась трудной. Но на 28-м ходу Ботвинник не выдерживает напряжения и соглашается на предложенный ему обмен ферзей. Это была ошибка: из позиции вырвался лишний пар, и давление белых сразу уменьшилось. Но в решении Ботвинника таилось, по-видимому, и зерно заблуждения — очень может быть, что чемпион мира вообще надеялся на свое превосходство в разыгрывании окончаний.

У Петросяна была иная точка зрения. И, легко сделав после размена ферзей ничью, он убедился в своей правоте.

Хотя Петросян и спас партию, ему было худо, очень худо. Ботвинник обрушился на него с самого же начала единоборства, и Петросян, едва успев вступить в борьбу, уже убедился в правоте слов своего соперника, который однажды сказал, что матч на первенство мира отнимает год жизни. Ему было бы еще хуже, если бы не многочисленные болельщики и друзья, которые в эту трудную пору старались любыми средствами его поддержать.

У Петросяна было много преданных почитателей и в Москве, и в Тбилиси, и во многих других городах, но особенную заботу проявляли, разумеется, армянские любители шахмат. В те дни мне пришлось быть в Ереване, и я своими глазами видел огромные толпы людей, собиравшихся на площади у кинотеатра «Москва», где была вывешена большущая демонстрационная доска.