Загадка Таля. Второе я Петросяна

После ничьей в двадцать первой партии, где Спасский так и не смог начать долго готовившуюся атаку, пришел черед встречи, которая наконец подвела черту. В этой-то партии и произошла последняя психологическая дуэль. Получив по дебюту лучшую позицию, Петросян не спешил форсировать события. Разумеется, его вполне устраивала ничья, но он понимал, что Спасский должен рвануться вперед, и собирался нанести ему встречный удар.

На 25-м ходу из-за так называемого троекратного возникновения одной и той же позиции Петросян мог пригласить к столику главного арбитра О’Келли и попросить его зафиксировать ничью.

Петросян задумался. Осторожность подсказывала поступить именно так. Но позиция была такова, что отказ Спасского от дальнейшего повторения ходов мог только ухудшить положение черных. Ну что ж, пусть последнее слово останется за Спасским, он ведь тоже может подозвать арбитра. И Петросян сделал ход, вновь повторивший позицию.

Теперь призадумался Спасский. Зафиксировать ничью? Но ведь тогда надо будет выигрывать обе последние партии — задача практически невыполнимая. Уклониться от повторения? Но тогда позиция станет явно хуже. А, будь что будет, в конце концов, другого выхода уже нет! И он делает ход, меняющий обстановку. Зал аплодирует мужеству претендента. Увы, это мужество отчаяния.

Психология сделала свое дело, теперь наступила очередь мастерства. Спустя всего несколько ходов положение черных становится безнадежным.

Никогда не забуду, как мучительно прощался Спасский с последней надеждой. Вот Петросян сделал 35-й ход и ушел со сцены. Ушел, характерно, по-петросяновски покачивая плечами. Такая неправдоподобная легкость, такая окрыленность чувствовалась в его стремительной танцующей походке, в поигрывании плечами, такая непоколебимая уверенность в себе, что и не глядя на доску можно было понять — партия выиграна, а значит, практически закончен и матч.

Борис Спасский ерзал на стуле, облокачиваясь на столик то одной рукой, то другой. Склонившись над доской, он потом откидывался назад. Иногда он вдруг отрывался от доски и бросал мучительно долгий взгляд в угол зала, где, мрачно насупившись, сидел Бондаревский. Многие из зрителей затаив дыхание наблюдали за этой многозначительной пантомимой.

Никто не знает, о чем говорил этот взгляд. Может быть, этого не знает и сам Спасский, может быть, в ту трагическую минуту ему просто нужно было видеть близкого человека.

Не выдержав этого взгляда, Бондаревский поднялся и вышел из зала. И тогда медленно, так, что видно было — он заставляет себя, Спасский протянул руку к доске и сделал ход. А когда вернувшийся Петросян сел за столик и, обхватив голову руками, начал было обдумывать ответный ход, Спасский так же медленно протянул руку к часам и остановил их.

И тогда с треском лопнула тишина, и ошалевшие от радости болельщики чемпиона мира издали радостный вопль (в этом шуме никто не услышал тихого шелеста — это шахматная история безучастно перелистала еще одну страницу…).

На этом, если иметь в виду матч, можно было бы поставить и точку. Счет стал 12:10, чемпион сохранил свой титул. Но Спасский не сложил оружия и в двух последующих партиях всерьез боролся, пытаясь свести матч вничью. Конечно, он имел на это не только формальное, но и моральное право, хотя совершенно ясно, что условия теперь были неравными: добившись своей цели, чемпион, конечно же, не мог заставить себя продолжать единоборство с тем же напряжением. Двадцать третью партию Спасскому удалось выиграть, последняя кончилась вничью, и, таким образом, окончательный итог выглядит так— 12 ¹/ ₂:11 ¹/ ₂.

И снова в квартире Петросяна торжествующе звучал Вагнер, снова друзья шумели допоздна за длинным столом, снова не умолкал телефон, подчиняясь вызовам из Еревана, и снова Тигран Петросян чувствовал себя счастливейшим из смертных.

Торжественная церемония, состоявшаяся на той же сцене, растрогала его ничуть не меньше, чем в первый раз. К такому, оказывается, не привыкаешь! Вице-президент Международной шахматной федерации Джон Пренсис объявил Петросяна чемпионом мира, и на Тиграна снова надели лавровый венок, снова в его честь произносили речи, снова прославляли его мастерство, его волю, его упорство. Ректор Ереванского института физкультуры Лорис Калашян, один из самых преданных его друзей, произнес трогательную речь и преподнес чемпиону мира картину Мартироса Сарьяна.

Не забыл его и родной Тбилиси. Драматург Арчил Бегиашвили, седой, но задорней и темпераментный, поздравил дважды чемпиона мира от имени Грузии, родины дважды чемпионки мира.

— Мы знаем, что ереванцы много бы дали за то, чтобы будущий чемпион мира родился в их городе, — сказал Бегиашвили под дружный смех зала. — Но Тигран уже тогда знал, что такое дружба народов!..

Победа над Спасским в некоторых отношениях произвела даже более внушительное впечатление, чем над Ботвинником.