Загадка Таля. Второе я Петросяна

Но настолько живуче было мнение о случайности побед Таля, что даже теперь, когда он удержал свою корону, не утихали разговоры о его дьявольском везении. Вспоминали не только партию с Геллером или нашумевшую партию со Спасским. Вспоминали и другие партии, в частности с Фурманом, где тот в выигрышном положении просрочил время.

Да, было такое. Но повторялась прежняя история, знакомая до мельчайших деталей: критики Таля рассматривали не всю партию, как единое целое, а выхватывали какой-то отдельный кусок и по нему, оторванному от предшествующей и последующей борьбы, судили о всей партии.

С Фурманом было так. В старинном варианте Таль переиграл противника и в хорошей позиции имел лишнюю пешку. Вдобавок ко всему Фурман попал в цейтнот. Вместо того чтобы заняться спокойной реализацией перевеса, нетерпеливый Таль ринулся в авантюру: затеял сложную комбинацию с жертвой ладьи и ферзя. Он уже отдал ладью за легкую фигуру и собирался было расставаться с ферзем, как вдруг увидел, что комбинация не проходит. Правда, ошибочная сама по себе, комбинация потребовала от Фурмана дополнительного расхода времени. И когда Таль понял, что просчитался, он понял и другое — что противник просто не успеет сделать положенное число ходов. И действительно, на 37-м ходу Фурман просрочил время.

Так разве не Таль своей игрой «вогнал» противника в цейтнот? Разве не он заставил Фурмана подолгу задумываться над ходами, разгадывать ловушки, обходить скрытые угрозы?

Насколько живучей была тенденция не замечать достоинства стиля Таля, показывает такой пример. Вот как спустя два года с лишним один знаток шахмат описывал случай с ошибкой Геллера:

«В действительности дело было так. Геллер в напряженной комбинационной борьбе выиграл качество, но не партию. Фигур на доске оставалось мало. Геллер спокойно гулял по сцене и, как сейчас помню, улыбаясь, разговаривал с Котовым. Затем, увидев, что Таль сделал очередной ход, он подошел к доске и с хладнокровнейшим видом, ни минуты не думая, подставил ладью под бой…»

Вот, оказывается, как все просто. Не было, значит, неожиданных ударов, ловушек, угроз, а гроссмейстер Геллер ни с того ни с сего взял да и подставил ладью под удар! Геллер, оказывается, и спокойно гулял, и улыбался, и с хладнокровнейшим видом играл — никаких волнений! Как будто в шахматной борьбе, предельно насыщенной глубокими и скрытыми психологическими переживаниями, по внешнему виду участников можно судить об их внутреннем состоянии! Быть может, Геллер улыбался и тогда, когда протягивал Талю руку и поздравлял его с выигрышем партии, быть может, он, как истинный спортсмен, делал это и с хладнокровнейшим видом, но вряд ли по улыбке можно судить о том, как шла борьба и каких трат нервной энергии она стоила.

Набившие оскомину разговоры о везении Таля, о неправомерности некоторых его побед показывали, что даже для довольно искушенных в шахматах людей в успехах Таля, в его игре крылось что-то странное, непонятное. Да, что и говорить, Таль загадал своим соперникам и комментаторам загадку, и то, что эта загадка была не из легких, подтвердили ближайшие события.

Впрочем, самого нашего героя разговоры о его везении уже не огорчали. Его стиль выдержал двойной экзамен — в Москве и Риге. Он убедился, что стремление к острой, рискованной игре позволяет ему добиваться необычайно высокой результативности. Он пришел к твердому выводу, что без риска нельзя побеждать.

Все складывалось удачно не только на шахматных полях. Чемпион страны сдал государственные экзамены на «отлично», защитил диплом — «Сатира в романе Ильфа и Петрова „12 стульев“». Его трактовка образа Остапа Бендера, в котором он нашел много положительных черт, была признана если и не безупречно правильной, то, во всяком случае, бесспорно оригинальной.

Закончив университет, Таль отправился на Черноморское побережье. Мать надеялась, что ее мальчик наконец-то отдохнет. Но когда Таль попал в дом отдыха, он быстро пристроился к бригаде художественной самодеятельности, выступал с конферансом, куплетами, пародийными песенками. Некоторые песенки сочинил сам. Бригада, в которой были студенты консерватории из Донецка, несколько актеров и любителей, с успехом гастролировала по побережью.

Миша чувствовал себя счастливым. Правда, он, кроме того, выступал еще с лекциями и сеансами одновременной игры и сильно уставал, но веселая жизнь с постоянными разъездами, шумный прием, который устраивала ему публика — он уже был знаменит, — наконец, возможность проверить свои актерские если не способности, то наклонности — все это очень ему нравилось.

Правда, как только он узнал, что может в составе студенческой команды выступить в Варне в очередном первенстве мира, он, не задумываясь, немедленно полетел туда. Возможность поиграть в шахматы он упустить не мог.

В Варне Таль играл на первой доске и набрал восемь с половиной очков из десяти — превосходный результат. Это было в июле. А в августе он уже находился в Югославии, в Портороже, где начинался межзональный турнир. Михаил Таль вступил в борьбу за мировое первенство.