– Тебя на этого Киплинга потянуло из-за нашего визита в Лондон? – спросила Варя. – Помнится, раньше ты англичан не очень-то жаловал…
– Ничего подобного! – возмутился я. – Их литература мне всегда нравилась, как и корабли. Политика у них сволочная, в особенности, по отношению к России, что есть, есть, Но стихи-то тут при чём?
Значит, это из-за замка, в который мы едем. – сделала вывод моя напарница. – Тоже, бароны, пушки…
– В двенадцатом веке, когда пал Монсегюр, пушек ещё не было. – возразил я. – И вообще, хватит разговоров, мы, кажется, подъезжаем!
А я-то гадал: с чего это отец решил уподобиться рыцарю печального образа? Нет, я не про роман с Бертой, хотя и там всё и запутано до крайности. Но мельница-то, мельница? Зачем она им понадобилась?
Ларчик, как выяснилось, открывался просто. Романтическая башня, венчающая низкий холм на задах фермы – практически идеальная причальная вышка для дирижабля. Если, разумеется, избавиться от крыльев, чем мы с Николом в данный момент и заняты: сидим верхом на толстом бревне, изображающем ось ветряка, и шкрябаем ручными пилами-ножовками по жердям, из которых собраны решётчатые каркасы крыльев. Когда-то, пока этот образчик местной зелёной энергетики использовался по назначению, на решётки натягивали парусину, и крылья вращались, приводя через систему деревянных шестерней в действие мельничные жернова. Они и сейчас внизу – два здоровенных круглых камня на дубовой оси. Всё покрыто налётом пыли и муки, стоит чихнуть – и эта субстанция встаёт столбом. Изнутри наверх ведёт ветхая лесенка, а вдоль края крыши обустроен узенький, ограждённый хлипкими перильцами балкончик – он-то и натолкнул отца на мысль о нецелевом использовании. В самом деле, удобно: "Таврида" подходит к крыше, сбрасывает гайдроп (так называется швартовочный канат), причальная команда его крепит и подтягивает аппарат вниз – так, чтобы экипаж мог спуститься точно на упомянутый балкончик. Вот только крылья мешаются – потому мы с Николкой и орудуем ножовками, добавляя деревянную пыль к слою муки, покрывающему наше платье, руки и волосы…
Кондуктор и двое матросов со "Змея Горыныча" прибыли на ферму сразу после обеда (они сопровождали ломовую подводу, гружёную воздухоплавательным имуществом) и сразу принялись разворачивать своё барахло у подножия импровизированной причальной вышки. Основная группа осталась в Тулузе – готовились принимать дирижабль, которому предстояло прибыть завтра утром. Дальше по плану должен был состояться демонстрационный полёт над городом, банкет на площади, устраиваемый местными властями в честь героических русских воздухоплавателей. Далее, уже ближе к вечеру, "Таврида" снова поднимется в воздух и Георгий, сделав ручкой тулузским обывателям, повернёт на обратный курс – на юго-восток, с сторону побережья, к Монпелье.
То есть это все будут так думать, что аппарат пойдёт на Монпелье – на самом деле, "Таврида" отклонится к югу и появится здесь, над этой самой фермой – где отшвартуется и будет ждать завтрашнего утра. Яша сгоряча даже предложил совершить вечером разведывательный полёт, рассмотреть сверху предстоящий театр военных действий. Отец резонно возразил: наши визави наверняка читают газеты, и появление русского дирижабля их насторожит.
Я отложил в сторону пилу и вытер вспотевший лоб. Прямо перед нами, от основания холма до самой ограды фермы тянулся шагов на пятьсот выгон – там маячили три фигурки, мужская и две женские. Вот одна из женщин подняла к плечу что-то длинное, блеснувшее в лучах вечернего солнца оптическим стеклом, и спустя несколько секунд сухо щёлкнул выстрел. Маринка, кузина Николки в сопровождении Вареньки и отца пристреливают напоследок "Лебель". Что ж, дело полезное, послезавтра нам всем придётся пострелять…
– Как вы там, господа гардемарины? – донеслось из люка. – Долго ещё возиться будете?
Пронзительно заскрипели ступеньки под тяжестью шагов. Яша – это он распоряжается на импровизированной стройплощадке. Ну конечно, оно как бы проще, чем пилой шкрябать…
Никол обернулся.
– Осторожнее, Яков Моисеич, в верхнем пролёте две ступеньки гнилые, как бы не провали…
Пронзительный скрип, треск, оборвавшийся короткий вскрик, снова треск и оглушительный грохот вперемешку с невнятными воплями… Никол метнулся к люку, из которого клубами валила пыль вперемешку с мукой; я запрыгнул на решётку ещё не подпиленного мельничного крыла и полез вниз, как карабкался когда-то по вантам "Корейца". Снизу неслись невнятные проклятия на идише, перемежаемые болезненными стонами.
Яша лежал, придавленный обломками лестницы на груде истлевших мешков. Лицо перекошено гримаса боли, обеими руками он держался за неестественно вывернутую левую ногу.
"…Этого ещё только не хватало!.."
– А дальше что было? – Варя вертела в пальцах сорванный на лугу цветок – он уже успел поднять, краешки лепестков скукожились и побурели. Цветок был большой, жёлтый, с широким бутоном, и Иван никак не мог вспомнить его название.