Загадка золотого кинжала

– Тише! – воскликнул Фома. – Маленькие создания будут освящены – освящены, чтобы исцелять страждущих по воле Его.

– Что толку? – Иоанн Бургосский утер губы. – Он ведь только показывает образы вещей. Красивые картинки. Я его достал в Гренаде. Мне сказали, что его привезли с Востока.

Рогир из Салерно расхохотался желчным стариковским смехом.

– А что же Мать наша Церковь? Святейшая Мать наша Церковь? Если до ушей Ее дойдет, что мы сунули нос в Ее Преисподнюю без Ее соизволения, куда мы попадем?

– На костер, – сказал аббат монастыря Св. Иллода и, возвысив голос, повторил: – Ты слышал? Рогир Бэкон, ты это слышал?

Францисканец отвернулся от окна и крепче сжал в руках волшебный циркуль.

– Нет, нет! – умолял он. – Но ведь Фалькоди… но ведь наш Фульк, англичанин в сердце, стал Папой. Он разумен, он учен. Он читает то, что я пишу[97]. Фульк этого не допустит!

– «Святейший Понтифик – это одно дело, а Мать наша Церковь – другое», – процитировал Рогир.

– Но я… я могу свидетельствовать, что это отнюдь не Искусство Чародейства, – не сдавался францисканец. – Не что иное, как Искусство оптической мудрости, обретенной через эксперимент, заметьте. Я могу это доказать и – мое имя кое-что значит для тех, кто отваживается думать.

– Поди найди их! – проквакал Рогир Салернский. – Их всего пять или шесть во всем мире. Это чуть меньше пяти фунтов пепла на костре. Я уже видел, как таких людей… укрощали.

– Я не сдамся! – В голосе францисканца звучали страсть и отчаяние. – Это будет грех против Света.

– Нет, нет! Давайте… давайте освятим маленьких животных Варрона, – поддержал его Фома.

Стефан наклонился, выловил свое кольцо из кубка и надел его на палец.

– Дети мои, – сказал он, – мы видели то, что видели.

– Это не чародейство, но обычное Искусство, – упорствовал францисканец.

– Это неважно. Матерь наша Церковь сочтет, что мы видели более, нежели дозволено человеку.

– Но это же была Жизнь – сотворенная и радеющая, – проговорил Фома.

– Заглядывать в Ад – а именно в этом нас и обвинят, и обвинение это докажут, – так вот, заглядывать в Ад – это долг и право одних только священников.

– Или бледных и немочных девиц на полпути к святости, которые по причинам, известным любой повивальной бабке…

Аббат приподнял руку и остановил излияния Рогира Салернского.

– Но даже и священникам не дозволено увидеть в Преисподней больше того, о чем Мать наша Церковь знает. Иоанн, Церковь тоже заслуживает уважения, так же как и бесы.

– Мое ремесло вне всего этого, – тихо сказал Джон. – У меня есть мои образы.

– Но тебе ведь захочется снова заглянуть туда, – заметил францисканец.

– В нашем ремесле то, что сделано, сделано. Затем пора искать новые образы.

– А если мы преступим границы, даже и в мыслях своих, мы окажемся открыты для суда Церкви, – продолжил аббат.

– Но ты же знаешь! Знаешь! – Рогир Салернский начал новое наступление. – Весь мир пребывает во тьме, пытаясь разгадать причины всего – от обычной лихорадки на улицах города до тяжкой хвори твоей Госпожи – твоей собственной Госпожи. Подумай!

– Я подумал об этом, Салерно! Я хорошо все обдумал.

Брат Фома снова поднял голову, и в этот раз он вообще не заикался.

– Как в воде, так и в крови они должны соперничать и воевать друг с другом! Я бредил этим десять лет – я думал, что это грех, – но мои видения и видения Варрона оказались правдой! Подумай об этом еще раз! Вот Свет прямо у нас в руках!

– Прекрати! На костре ты продержишься не дольше, чем… чем любой другой. Я опишу для тебя все так, как Церковь – как и я сам – видит это. Наш Иоанн возвращается от мавров и показывает нам Ад, полный демонов, сражающихся в одной капле воды на кончике циркуля. Чародейство, вне всякого сомнения! Слушай же, как трещит хворост для костра!

– Но ты же знаешь! Ты же зрел уже сие раньше! Ради человека! Ради старой дружбы, Стефан! – Францисканец пытался спрятать прибор в складках своей рясы.

– То, что знает Стефан де Сотрэ, знаешь и ты, его друг. Но теперь тебе придется подчиниться аббату монастыря Св. Иллода. Дай его мне! – Он протянул руку с перстнем.

– Можно ли мне… можно ли, чтобы Иоанн прямо здесь… даже не нарисовал, а хотя бы сделал набросок одного винта? – Вопреки всему францисканец еще надеялся на что-то.

– Ни в коем случае! – Стефан забрал у него механизм. – Твой кинжал, Иоанн. Можно в ножнах.

Он выкрутил металлический цилиндр, положил его на стол и навершием кинжала расколотил линзу в хрустальную пыль, которую смел в пригоршню и высыпал перед очагом.

– Кажется, – сказал он, – будто выбор наш лежит между двумя грехами. Не дать миру Свет, который уже был у нас в руках, или просветить его до срока. То, что вы видели, я видел давным-давно среди медиков в Каире. И я знаю, какое учение они из этого извлекли. Ты мечтал, Фома? И я тоже – и с бо́льшим знанием. Но это чадо, дети мои, – неурочный младенец. Оно породит только новые и новые смерти, пытки, рознь и большую тьму в наш темный век. Вот почему я, зная свой мир и свою Церковь, принимаю этот Выбор на свою совесть. Идите! Все кончено.