Загадки Бога. Ответы на самые неудобные вопросы о Творце вселенной

Так вот, если первый способ коммуникации (через события) применяется к любому человеку (в том числе и к неверующему), то второй (непосредственное воздействие Божие) бывает далеко не со всеми, да и с теми, с кем бывает, происходит, насколько я могу судить из церковного Предания, весьма и весьма нечасто. В моей жизни такие случаи были, и их можно пересчитать по пальцам одной руки.

О чем же говорят люди, жалующиеся на то, что Господь от них прячется? Да вот именно о «втором способе коммуникации», о явном прикосновении Божием к уму и сердцу. «Первый способ», то есть Промысел, им кажется каким-то обыденным и скучным. Примерно как постные щи по сравнению с шоколадным тортом. Говоря «им», я и себя имею в виду.

Мне тоже гораздо больше хочется, чтобы Бог дал мне явные, несомненные знаки Своего участия в моей жизни, чтобы Он говорил со мной не опосредованно, а напрямую. Как это было с апостолом Павлом на пути в Дамаск.

Но вот тут у меня включается здравый смысл. И говорит он мне, что у такого явного, прямого богоявления и богообщения обязательно будут некие последствия. Из духовной литературы и из опыта общения с разными людьми в церкви я знаю, что просто так, без цели, Бог нас шоколадным тортом не угощает.

А цель очевидна. Это призвание. Или лучше сказать призыв (в том смысле, в каком мы употребляем это слово в выражении «воинский призыв»). Если Бог мне явится непосредственно, даст несомненные знаки, коснется моего сердца и моего ума, значит, с этого момента я должен буду жить совсем иначе, чем раньше, потому что Он хочет от меня служения. В каких формах это служение будет выражаться – уже другой вопрос, но факт, что образ жизни придется радикально изменить. Даже если в социальном плане все останется как было, мне придется оставить очень многое из того, к чему я прикипел душой, привык. Речь не только о каких-то греховных вещах, побороть которые полностью у меня пока не хватает сил. Это само собой, но и многое другое, само по себе вполне безвредное, тоже придется оставить. Не потому, что кто-то меня вынудит, а просто потому, что на это уже не останется времени.

А готов ли я к этому? Достаточно ли у меня внутренних сил, чтобы даже с Божией помощью потянуть такой уровень служения? Не надорвусь ли? Не кончится ли это душевной и духовной катастрофой?

Примеров таких катастроф мы знаем немало. Это похоже на детское восхищение воинской романтикой: первоклассник мечтает стать солдатом и сражаться на войне. Но если такой первоклассник реально попадет в армию и окажется в боевых действиях, то с огромной вероятностью это его сломает. Ну мал он еще, слаб, неопытен… не по его плечу ноша.

Вот и я кажусь себе таким же первоклассником духовной жизни. Мне и хочется шоколадного торта, и страшно подумать о последствиях, потому что свою неготовность я прекрасно вижу, духовным богатырем себя вовсе не считаю. Для меня актуален не «торт», а «щи». Жить по заповедям, соединяться со Христом в таинстве Причастия, бороться со своими страстями… словом, все то, что любому воцерковленному христианину прекрасно известно. Не обижаться на Бога, что Он медлит говорить со мной напрямую. Я же понимаю, в чем причина Его кажущегося молчания: Он просто меня жалеет.

Но «шоколадного торта» все же хочется.

Если Бог милосердный, то как объяснить мировые катастрофы? За что Он так с людьми?

На этот и другие вопросы, связанные с глобальными потрясениями в созданном Богом мире, отвечает Александр Ткаченко, постоянный автор журнала «Фома»

За что Бог посылает людям бедствия, подобные потопу, землетрясению, урагану?

Сама подобная постановка вопроса – «за что?» – с христианской точки зрения неверна.

Когда речь заходит о страдании целого народа во время стихийного бедствия, объяснять эту катастрофу действием рассердившегося Бога можно только с позиции языческих религий, но никак не из тех представлений о Боге, которые открыты в Евангелии. Правда, и в Ветхом Завете тоже можно найти упоминания о гневающемся на людей Боге, о Боге – мстителе за зло, о Боге – погубителе грешников. Но ветхозаветное Откровение было дано одному, вполне конкретному народу, исходя из его уровня интеллектуального, нравственного и общекультурного развития. А в те времена этот уровень у народа Израиля мало чем отличался от культуры окружавших Израиль языческих племен. И образ грозного Бога, карающего людей за их грехи, был просто наиболее понятным для иудеев ветхозаветной эпохи. Святитель Иоанн Златоуст прямо об этом пишет: «Когда ты слышишь слова «ярость» и «гнев» в отношении к Богу, то не разумей под ними ничего человеческого: это слова снисхождения. Божество чуждо всего подобного, говорится же так для того, чтобы приблизить предмет к разумению людей более грубых».