Падре Санчес рассмеялся, а затем участливо взглянул на меня.
— Вы здесь, в миссии, изучаете Манускрипт? — спросил я.
— Да, — подтвердил он. — Мы учим других, как приводить себя в состояние, подобное тому, какое вы испытывали там, на вершине. Вы не против того, чтобы хоть отчасти вернуть это ощущение?
Тут до нас донесся голос со двора: какой- то священник звал Санчеса. Извинившись, падре прошел во двор и заговорил с тем, кто его искал. Я сел и принялся рассматривать расположенные поблизости растения и камни, немного сместив фокус своего взгляда. Вокруг ближайшего куста мне с трудом удалось различить свет, но когда я попытался проделать то же самое с камнями, у меня ничего не вышло.
Потом я заметил, что Санчес возвращается.
— Я должен на некоторое время оставить вас, — сообщил он, подойдя ко мне. — У меня в городе встреча, и поэтому, возможно, мне удастся получить какие-нибудь сведения о ваших друзьях или, по крайней мере, выяснить, насколько безопасно передвигаться для вас.
— Хорошо. Вы вернетесь сегодня?
— Вряд ли, — ответил он. — Скорее завтра утром.
Должно быть, у меня на лице появилось сомнение, потому что он подошел ближе и положил мне руку на плечо:
— Не беспокойтесь. Здесь вы в безопасности. Пожалуйста, чувствуйте себя как дома. Осмотритесь. Можете поговорить с любым из священников, но имейте в виду, что, в зависимости от степени совершенствования, некоторые из них будут более восприимчивыми собеседниками, чем другие.
Я понимающе кивнул.
Он улыбнулся и, пройдя к церкви, сел в старый грузовичок, которого я раньше не видел. После нескольких попыток грузовичок завелся, и Санчес, проехав за церковью, показался на дороге, которая поднималась в гору.
Несколько часов я просидел там же, стараясь собраться с мыслями и думая о том, все лив порядке с Марджори и удалось ли уйти от преследователей Уилу. Несколько раз перед глазами вставала картина убийства человека Дженсена, но я отгонял это воспоминание и старался сохранять спокойствие.
Около полудня я заметил, что несколько пастырей накрывают посреди двора длинный стол и расставляют еду. Когда стол был накрыт, к ним присоединились еще человек десять священнослужителей, которые расселись на скамьях, наполнили свои тарелки и принялись за еду, не обращая ни на кого внимания. Многие приветливо улыбались друг другу, но разговоров не вели. Один из них посмотрел в мою сторону и указал на пищу.
Я кивнул, пересек двор и положил себе кукурузы и бобов. Казалось, каждый из сидевших за столом остро ощущает мое присутствие, но никто со мной не заговаривал. Я сделал несколько замечаний по поводу еды, но мои слова были встречены лишь улыбками и вежливыми жестами. Когда я пытался смотреть кому-нибудь прямо в глаза, они опускали взгляд.
Расположившись в одиночестве на скамье, я продолжал свою трапезу. Овощи и бобы были несоленые, но с приправой из зелени. Когда обед подходил к концу и все стали собирать посуду, из церкви вышел еще один священник и принялся торопливо наполнять свою тарелку. Он огляделся, ища, где сесть, и наши взгляды встретились. Он улыбнулся, и я узнал в нем молодого священника, которого совсем недавно видел за созерцанием. Я улыбнулся в ответ, и тогда он подошел ко мне и заговорил на ломаном английском:
— Разрешите сесть на вашу скамейку?
— Да, пожалуйста, — ответил я.
Священник расположился рядом со мною и принялся неторопливо есть, тщательно пережевывая пищу и время от времени с улыбкой поглядывая на меня. Он был небольшого роста, жилистый и подтянутый, с черными как смоль волосами. Глаза у него были светло-карие.
— Вам понравилась еда? — поинтересовался он.
Я держал тарелку на коленях. В ней еще оставалось немного кукурузы.
— О, да, — ответил я и отправил ложку в рот. Я снова отметил про себя, как неторопливо и тщательно юный священник пережевывает пищу, и начал так же вдумчиво доедать свою кукурузу, вспомнив, что таким образом за столом ели все.
— Вы выращиваете овощи здесь, в миссии? — спросил я. Он ответил не сразу, неспешно проглотив то, что было во рту.
— Да, еда — это очень важно.
— Вы созерцаете растения? — продолжал расспрашивать я.
Он посмотрел на меня с нескрываемым изумлением:
— Вы знакомы с Манускриптом?
— Да, с первыми четырьмя откровениями.
— И вы выращивали продукты?
— О, нет. Я лишь набираюсь знаний обо всем этом.
— Вы видите энергетические поля?
— Да, иногда.
Какое-то время мы молчали, пока молодой священник, отправив в рот несколько ложек, старательно пережевывал еду.
— В пище мы в первую очередь и обретаем энергию, — проговорил он.
Я согласно кивнул.
— Но для того, чтобы в полной мере принять ее в себя из пищи, необходимо оценить по достоинству… э-э… — Мой собеседник, видимо, подыскивал нужное слово по-английски. — Смаковать, — проговорил он наконец. — Вкус — вот что главное. Нужно отдать должное вкусу. Вот в чем смысл молитвы перед едой. Это не просто вознесение благодарности: молитва предназначена для того, чтобы еда стала священнодействием, а энергия из пищи могла перейти в ваше тело.