Загадки Древней Руси

Но как истинный профессионал он, осознавая неполноту своих источников, продолжает «рыться» в том, что осталось от архивов XX века, находит, наконец, еще один ценный источник: подшивку нескольких газет времен перестройки, скажем, конца 1980-х — начала 1990-х годов. И, предположим, досталась ему подшивка «Известий» и подшивка «Советской России». Нужно ли объяснять современному российскому читателю, что именно прочтет в них историк, и не только о самой эпохе перестройки, но и о той исторической эпохе, которая его, как профессионала, интересует больше всего — 30—40-е годы XX века? И, если предположить, что наш историк — человек молодой и эмоциональный, может ли поручиться читатель, что он не сойдет с ума, или не повесится, или хотя бы не бросит раз и навсегда заниматься историей, как таковой, прокляв ее на веки вечные?

Но, предположим, наш историк человек опытный и уравновешенный и подобных несчастий с ним не произойдет. Что он должен делать как профессионал? Конечно же, искать дополнительные исторические источники! И он будет это делать, потому что он должен, обязан понять, что это такое на самом деле — история СССР 1930—1940-х годов: время небывалого расцвета государства, каковой расцвет порожден энтузиазмом свободного трудового народа, строящего светлое будущее под руководством Коммунистической партии и ее бессменного руководителя — величайшего вождя всех времен и народов Иосифа Сталина? Или это эпоха жесточайшего в мире тоталитарного режима, при котором действительно величайшие стройки века осуществлялись либо на голом энтузиазме одних, либо с использованием каторжного труда других, а Иосиф Сталин — одна из крупнейших и мрачнейших властных фигур мировой истории вообще?

Так вот, мы не можем предвидеть, к какому выводу придет наш несчастный историк в результате своих изысканий. И не только потому, что истинный объем производимых в наше время документов грандиозен и уже поэтому практически недоступен каждому человеку и даже большой профессиональной группе. И не только потому, что никто не может предвидеть, какая часть этих документов останется целой через двести лет и в какой форме. И не только потому, что невозможно предвидеть, какая доля этой сохранившейся части будет доступна тем или иным людям через двести лет, но еще и потому, что историк — тоже живой человек, со своими взглядами на жизнь и со своими пристрастиями, и это не может не повлиять на его собственную оценку прошедших событий и на его доверие к правдивости тех или иных исторических сведений.

Представим себе, что ему ничего не известно об архивах НКВД интересующего его времени с их «тройками» и бесчисленными «расстрельными» делами. На основании чего он сможет решить, справедливы ли обвинения в адрес руководства СССР 1930—1940-х годов в массовом государственном терроре, задавившем всю страну и осуществляемом непосредственно по приказу Вождя? Или, предположим, ему попали материалы этих архивов, но вместе с ними — и «искренние» признания обвиняемых в совершении ими государственных преступлений. А попались ли ему данные, которые заставили бы его усомниться в том, что это — период острейшей «классовой борьбы», спровоцированной враждебным окружением нашей страны, желающим во что бы то ни стало подорвать «изнутри» растущего конкурента на мировой арене? А попадут ли ему документы, доказывающие, что все эти процессы о предателях и «наймитах мировой буржуазии» — чудовищная «липа», сфабрикованная для того, чтобы подавить малейшие проявления свободомыслия и самостоятельности населения в масштабах всей страны? И, наконец, самое главное: как он сам оценит правдивость тех документов, которые ему все-таки достанутся в результате его изысканий?

Пусть читатель не думает, что этими рассуждениями авторы пытаются втравить его в политические дискуссии о важнейших событиях нашей эпохи. Еще раз подчеркиваем: это нормальная модельная ситуация в исторических исследованиях любой эпохи со времени появления первых государственных образований на Земле. Простейший и широко известный большинству читателей пример из средневековой истории — борьба короля Франции Филиппа Красивого Капетинга с орденом Тамплиеров (храмовников). Это — типичный политический процесс, проведенный как процесс идеологический, как борьба за чистоту христианской идеи, как борьба с сатанизмом, расцветшим в ордене под маской христианского благочестия и грозящим самим устоям христианства во всей Европе.

Результатом этой борьбы стал арест практически всей верхушки ордена — от его Великого Магистра до рядовых рыцарей, — допрос их всех с пристрастием. Большинство из допрошенных (хотя далеко не все — крепкие были люди!) признались во всех смертных грехах, которые были предъявлены обвинением. В итоге орден был распущен, а основная масса обвиняемых, начиная с Великого магистра, казнена по обвинению в ереси.