Загадки и трагедии Арктики

Сто лет спустя правда взяла свое, Челюскина «посмертно реабилитировали», сняв с него все обвинения в нечестности и торжественно назвав достигнутый им мыс его именем. Этому много способствовал известный российский исследователь Крайнего Севера Александр Миддендорф. «Челюскин не только единственное лицо, которому сто лет назад удалось достичь этого мыса,— горячо писал он,— но ему удался этот подвиг, не удавшийся другим, именно потому, что его личность была выше других. Челюскин, бесспорно, венец наших моряков, действовавших в том крае».

Высшую оценку Челюскину как личности поставил Миддендорф, один из тех, кто продолжил его дело уже в середине XIX в. Вот только не слишком справедливо выделять славного штурмана из всех прочих, поскольку многие участники Великой Северной экспедиции заслуживают, чтобы о них вспоминали с неменьшей сердечностью и признательностью. Мы же, повторюсь, знаем о них непростительно мало, а в «лицо», как говорится, в состоянии опознать лишь двоих, Беринга и Овцына. Однако имеющиеся в нашем распоряжении сведения, начиная с архивных документов и кончая популярными брошюрами, предоставляют возможность нарисовать некий «коллективный словесный портрет». Причем не только мужской, но и женский.

«ИТАК, ОНА ЗВАЛАСЬ ТАТЬЯНА...»

Это были самые разные люди, разные по возрасту, по уровню образования, по привычкам, достоинствам и порокам, не говоря уж о разнице в социальном и служебном положении, если вспомнить, что были среди них и офицеры-дворяне, и священники, и наемные толмачи. Но основную массу составляли солдаты и матросы, подневольный бесправный и неграмотный люд — ведь до отмены крепостного права в России оставалось еще более века. Причем если командиры были, как правило, молоды, то возраст подчиненных варьировал в широких пределах, многих вполне резонно было бы считать «стариками». Так, в отряде тридцатилетнего штурмана Минина служили двадцатишестилетний гардемарин Паренаго, матрос первой статьи Вялый, сорока трех лет от роду, и пятидесятитрехлетний квартирмейстер Фураев.

Рядовыми участниками экспедиции были неприхотливые, многотерпеливые, бессловесные забитые люди. Но в то же время это были великие мастера-умельцы, способные в совершенно незнакомой, враждебной им, уроженцам Средней России, полярной тундре ловко соорудить дом из плавника, быстро разжечь на ветру, под тугими струями дождя (а чаще снега) спасительный костерок, подстрелить на лету птицу, схватиться один на один с матерым белым медведем, сшить из звериных шкур ладную одежку и обувку, сварить, словно лихой солдат из народной сказки, «суп из топора».

Они могли подолгу сносить любые лишения и невзгоды, не брезговали ни сырой моржатиной, ни мясом песца, пили теплую кровь только что забитого оленя, смазывали раны звериным жиром и вожделенно поглядывали на нарты начальника, в которых ехали, как значится в одном экспедиционном отчете, «тридцать девять рюмок крепкой водки»...

Начальники же выделялись «лица необщим выраженьем». Около половины флотских офицеров составляли иностранцы на российской службе, а вот штурманы почти все были русские. Жестокая эпоха, к сожалению, накладывала свой отпечаток на этих отнюдь не худших, во многом талантливых и даже незаурядных людей. Кое-кто из командиров имел «склонности к вину, взяткам и тяжбам», некоторые опускались, спаивали и обирали подчиненных, а также «устраивали великие притеснения инородцам». Последнее обстоятельство в высшей степени прискорбно, потому что именно благодаря местным жителям экспедиция получила возможность успешно действовать в Арктике, а немалое количество ее участников самою жизнью обязаны были ненцам и эвенкам, якутам и нганасанам, эвенам и чукчам.

А. П. Соколов, глубже и полнее других представлявший себе историю Великой Северной, писал обо всем «негативном» с поразительной откровенностью, не опасаясь упреков в отсутствии патриотизма, в попытке очернить, запятнать безупречный мундир военного: «Особенно грустно и бедственно было недружелюбие почти всех членов экспедиции во все время ее продолжения... Оно затемняло и унижало прекрасные подвиги мужества, терпения и труда, ослабляло силы и способствовало неудачам».

А в результате, как отмечает тот же А. П. Соколов, эти «замечательные по уму и твердости» изыскатели «трудный и многобедственный путь... проходили и к вечно достойному ведению описали, а о непроходимых местах достоверно свидетельство учинили». И ни один из этих сотен, а вернее, тысяч людей не получил за труды и страдания никаких наград!