Загадки и трагедии Арктики

Едва ли не самым загадочным, поражающим воображение событием тех дней явилась сама отправка спасательной экспедиции: ледокол «Красин» не плавал перед тем полтора года, его собирались ставить на консервацию, топки его были погашены, трюмы пусты, команда расформирована, и тем не менее корабль был подготовлен к тяжелому и опасному полярному рейсу всего за четверо суток, семь часов и сорок семь минут! Достаточно, по-моему, привести лишь один документ, В бесконечном списке грузов первейшей необходимости значилась строчка: «Оружие и патроны. Берется достать Самойлович».

Невозможно представить себе начальника любой нынешней экспедиции подобного масштаба, который стал бы обременять свою персону выполнением столь прозаического задания, но слишком многое в тех сборах зависело именно от авторитета и напористости руководителя. Те, кто остановил свой выбор на Рудольфе Лазаревиче, не только хорошо знали его революционное и научно-исследовательское прошлое, но были еще и отличными психологами, мудро взявшими в расчет его незаурядные человеческие качества.

Связь с дирижаблем, напомню, оборвалась 25 мая, через несколько суток начал активную деятельность Комитет помощи. 3 июня двадцатидвухлетний тракторист, а по совместительству киномеханик и радиолюбитель Николай Шмидт из глухого села Вознесенье-Вохма (нынешней Костромской области) и его семнадцатилетний приятель Миша Смирнов внезапно услыхали среди шума и треска в эфире сигналы бедствия из Арктики. Слабенький передатчик Бьяджи издавал едва различимый писк, принятый текст оказался крайне неразборчив, координаты перепутаны, но самое главное было понято. В Москву из дальнего костромского леспромхоза полетела в Общество друзей радио срочная телеграмма Николая Шмидта (своего передатчика у него тогда не было).

Миновали еще сутки, и московский радиолюбитель Иван Палкин сумел не только расслышать, но и запеленговать итальянский передатчик — льдина с бедствующими обрела точные координаты. Уже через неделю Комитет помощи решил послать в район катастрофы целую армаду ледокольных и научных кораблей: «Красина», «Малыгина», «Г. Седова», «Персея». На двух из них имелись аэропланы: экипаж Чухновского на «Красине», экипаж Бабушкина на «Малыгине». Главное действующее лицо всей операции ледокол «Красин» ушел из Ленинграда ранним утром 16 июня 1928 г.

На призыв, донесшийся из Красной палатки, откликнулся почти весь цивилизованный мир (слово «почти» будет разъяснено). На помощь устремились десятка два самых разных судов, от мощного ледокола до крошечной рыбацкой лодки с командой из пяти человек, более двадцати самолетов. На Шпицбергене готовились к выходу на лед отряды спасателей, пеших и на собачьих упряжках. Им предстояло пройти около ста километров от берегов архипелага в глубь Арктики. В общей сложности в спасательных операциях 1928 г. участвовало не менее полутора тысяч человек!

Удивительное, однако, дело: среди стран-спасателей почему-то не оказалось ни США, ни Великобритании двух ведущих держав того времени. Чем можно объяснить мотивы такого «невмешательства»? Отсутствием материальной выгоды? Нежеланием связываться с фашистами? Что касается второго предположения, то кому как не нашим людям должна была претить сама мысль о помощи фашистскому режиму — и тем не менее ни у одного советского спасателя на сей счет не возникло никаких колебаний: гибнут полярники, и тут отступают на задний план любые разговоры об идеологии, о партиях и классах.

«Мы идем на международное соревнование крепости нервов, выдержанности и настойчивости, один факт нашего похода может в значительной степени способствовать успеху поисков Нобиле. Наша задача — благороднейшая из всех, какие могут выпасть на долю человека. Мы идем спасать погибающих, а вернуть человеку к жизни — это непревзойденное, истинное счастье!» так говорил и писал в те дни профессор Самойлович.

А вот поведение итальянских властей невозможно оценить во всей полноте до сих пор. Создается впечатление, будто они действовали по принципу «чем хуже - тем лучше», едва ли не желая гибели своим же согражданам, во всяком случае, генералу Нобиле... Можно воспроизвести восклицание Итало Бальбо, только что узнавшего о потере связи с дирижаблем: «Так ему и надо!». Дальше — больше: всем военно-воздушным атташе при итальянских посольствах в разных странах были срочно даны инструкции препятствовать любым проявлениям симпатий как к самому Нобиле, так и к его экспедиции!

Но и это еще не все. Поразительное практическое бездействие итальянских авиаторов — вот на что обратили тогда же внимание во многих государствах. Лишь один Умберто Маддалена сбросил со своего гидросамолета несколько пакетов с аварийными припасами на льдину с Красной палаткой, и больше пилоты-итальянцы ничем не помогли соплеменникам. Правда, три итальянских летчика погибли на обратном пути со Шпицбергена на родину уже после завершения спасательных работ. Погиб и норвежско-французский экипаж гидросамолета «Латам», на борту которого находился Руал Амундсен.