Загадки истории. Отечественная война 1812 года

Вскоре нашлось частичное решение проблемы с пленными: было приказано избавляться от тех, кто не мог самостоятельно передвигаться. Граф Сегюр описал и другой способ: «Мы были изумлены, встретив на своем пути, видимо, только что убитых русских. Удивительно было то, что у каждого из них была совершенно одинаково разбита голова и окровавленный мозг разбрызган тут же. Нам было известно, что перед нами шло около двух тысяч русских пленных и что вели их испанцы, португальцы и поляки. Каждый из нас, смотря по характеру, выражал кто свое негодование, кто одобрение; иные – оставались равнодушными. В кругу императора никто не обнаруживал своих впечатлений. Но Коленкур вышел из себя и воскликнул: «Это какая-то бесчеловечная жестокость! Так вот она – пресловутая цивилизация, которую мы несли в Россию! Какое впечатление произведет на неприятеля это варварство! Разве мы не оставляем у русских своих раненых и множество пленников? У нашего неприятеля – все возможности самого жестокого отмщения!» Наполеон отвечал лишь мрачным безмолвием; но на следующий день эти убийства прекратились. Наши ограничились тем, что обрекали этих несчастных умирать с голоду за оградами, куда их загоняли, словно скот. Без сомнения, это было тоже жестоко, но что нам было делать? Произвести обмен пленных? Неприятель не соглашался на это. Выпустить их на свободу? Они пошли бы, всюду рассказывая о нашем бедственном положении, и, присоединившись к своим, они яростно бросились бы в погоню за нами. Пощадить их жизни в этой беспощадной войне было бы равносильно тому, что и принести в жертву самих себя. Мы были жестокими по необходимости. Все зло было в том, что мы не предвидели всех ужасных стечений обстоятельств! Впрочем, с нашими пленными солдатами, которых неприятель гнал внутрь страны, русские обходились нисколько не человечнее, а они-то уже не могли сослаться на крайнюю необходимость».

В процессе отступления французской армии пришлось столкнуться с еще одним испытанием – переходом через поле Бородинского сражения: «За Колочей все угрюмо продвигались вперед, как вдруг многие из нас, подняв глаза, вскрикнули от удивления! Все сразу стали осматриваться: перед ними была утоптанная, разоренная почва; все деревья были срублены на несколько футов от земли; далее – холмы со сбитыми верхушками; самый высокий казался самым изуродованным, словно это был какой-то погасший и разбросанный вулкан. Земля вся вокруг была покрыта обломками касок, кирас, сломанными барабанами, частями ружей, обрывками мундиров и знамен, обагренных кровью».

Также Сегюр вспоминал: «На этой покинутой местности валялось тридцать тысяч наполовину обглоданных трупов. Над всеми возвышалось несколько скелетов, застрявших на одном из обвалившихся холмов. Казалось, что смерть раскинула здесь свое царство: это был ужасный редут, победа и могила Коленкура. Послышался долгий и печальный ропот: “Это – поле великой битвы!..” Император быстро проехал мимо. Никто не остановился: холод, голод и неприятель гнали нас; только при проходе повертывались головы, чтобы бросить последний печальный взгляд на эту огромную могилу стольких товарищей по оружию, которые были бесплодно принесены в жертву и которых приходилось покинуть».

Об угнетающем влиянии на армию Наполеона вида Бородинского поля писал и Ложье: «Солдаты, еще продрогшие и чувствовавшие себя плохо, вследствие неожиданных по времени года холодов, шли не останавливаясь; но как пройти мимо этих мест, полных воспоминаний, не нарушив молчаний и не бросив сочувственного взгляда на могилы стольких друзей!».

Наполеон приказал 8-му корпусу остаться на поле боя, чтобы подобрать раненых и похоронить мертвых. Тем не менее, справиться с этой задачей не удалось и, по сути, солдаты были вынуждены отступать по трупам людей и лошадей. Генерал Сегюр отмечал, что был найден один живой человек: «В битве ему раздробило обе ноги; он упал среди убитых; его забыли. Сначала он укрывался в трупе лошади, внутренности которой были вырваны гранатой; затем в течение пятидесяти дней мутная вода оврага, куда он скатился, и гнилое мясо убитых товарищей служили ему лекарством для его ран и поддержкой для жизни».