Загадки первых русских князей

Со временем, уже в XX веке, было окончательно доказано, что у Татищева были неизвестные нам летописи, содержавшие достоверную информацию о прошлом. Примером здесь может служить рассказ «Истории Российской» о гибели в 1174 году князя Андрея Боголюбского. «Повесть об убиении Андрея Боголюбского помещена в древнейших доступных нам Лаврентьевской и Ипатьевской летописях. У Татищева же обнаруживаются существенные разночтения с ними. Так, у него указывается на участие в заговоре против князя его собственной супруги. Неожиданное подтверждение правильности этого сообщения обнаруживается в миниатюрах Радзивиловской летописи. Вне связи с текстом на одной из них изображена женщина, которая держит отрубленную левую руку. По «каноническим» летописям получается, что князю первоначально отрубили правую руку. Татищев в соответствии с изображением миниатюры говорит о левой руке. Вопрос, может быть, так бы и остался неразрешенным, если бы не одно обстоятельство: останки князя сохранились и антропологическое обследование показало, что отрублена была именно левая рука. Татищевский текст получает, таким образом, приоритет перед древнейшими известными летописями»^{343}.

Правда, в том же XX веке более тщательное изучение рукописей «Истории Российской» дало повод для новых сомнений в добросовестности В. Н. Татищева, которые в разное время высказывали А. А. Шахматов, В. М. Моргайло, С. Л. Пештич, Я. С. Лурье, Е. М. Добрушкин, В. А. Кучкин и др.). Никто уже не сомневался в том, что у Татищева имелись в распоряжении какие-то неизвестные нам летописи. Речь шла о том, что нельзя все «татищевские» известия объяснять наличием у него таких летописей. «История Российская» В. Н. Татищева дошла до нас в двух вариантах (редакциях). Первый вариант (доведенный до нашествия Батыя) Татищев написал 1741–1746 годах, а второй, начатый в 1747 году, готовился историком вплоть до его смерти. Сравнивая между собой первый и второй варианты, а также созданные в разное время копии как с первого, так и со второго варианта, выполненные еще при жизни Татищева, исследователи (особенно А. А. Шахматов, C. Л. Пештич и В. М. Моргайло) обнаружили, что со временем Татищев менял текст, причем, не просто его редактировал, улучшая стиль, но и менял имена героев, вкладывал в их уста новые реплики и т. д. Излагая исторические события в летописной манере, он не отделял при этом данные, заимствованные из источников, от собственных гипотез и догадок^{344}.

Получается, что чем дальше от «первоначального» текста, тем больше искажений. А. А. Шахматов считал, что в плане привлечения «Истории Российской» в качестве источника достоверным является только первый вариант. Все же дополнения, встречающиеся во втором варианте, — измышления самого Татищева. Известно, что в первом варианте об Иоакимовской летописи нет и упоминания (Татищев тогда ее еще не получил), она введена во вторую редакцию, что имело следствием многочисленные переделки в разных главах и примечаниях. Таким образом, А. А. Шахматов косвенно высказал сомнение в достоверности факта существования Иоакимовской летописи.

Сомнения в достоверности Иоакимовской летописи высказывали даже авторы, признававшие добросовестность Татищева. Пытаясь согласовать эти два положения, они выдвигали подчас самые неожиданные предположения. Так, М. Н. Тихомиров, отмечая «ту необыкновенную тщательность», с которой Татищев собирал и изучал источники, особо подчеркивал, что «совершенно неправильно обвинять Татищева в обмане, жертвой которого явился он сам», тем более что Иоакимовская летопись «передает хотя и вымышленные, но все же вероятные факты»^{345}. Тем самым Татищев выводился из-под удара, но Иоакимовская летопись теряла свою источниковую значимость. Обманщиком же оказывался Мелхиседек Борщов. Указывалось и на то, что у самого Татищева было немало сомнений и относительно происхождения рукописи (ведь он не смог получить оригинала), и относительно отдельных включенных в нее сведений.

Наряду со «скептиками» и учеными, занимавшими «промежуточную» позицию, немало авторов доказывало как добросовестность Татищева, так и реальность существования Иоакимовской летописи и возможность использовать отрывки из нее, помещенные в «Истории Российской», в качестве источника (Л. В. Черепнин, С. К. Шамбинаго, А. Г. Кузьмин, Б. А. Рыбаков, В. И. Вышегородцев и др.). В частности, А. Г. Кузьмин и Б. А. Рыбаков доказывали: то, что Татищев «подновлял язык», или его архаизировал, и вставлял свои суждения для объяснения того или иного источника или факта, а также ошибки в именах, которые, кстати, могли быть допущены и безграмотными переписчиками, нанятыми историком для изготовления копий своего труда, вряд ли говорит против добросовестности самого Татищева^{346}. Как и в XIX веке, Иоакимовскую летопись делили на «баснословную» и «достоверную» половины и видели в ней памятник конца XVII или первой половины XVIII века, компиляцию, составленную на основе более ранних источников.