Загадки Петербурга I. Умышленный город

24–25 февраля в Петрограде началась всеобщая забастовка. Десятки тысяч людей устремлялись к центру города. Никакого плана действий не было; рабочие, студенты, служащие были безоружны, но увлечены общим подъемом, общим движением. Стоявшие на мостах пикеты не пропускали демонстрации, и толпы людей шли по льду, минуя их. На Невском проспекте, на прилегающих улицах и площадях — шествия, митинги. Полиция пыталась вмешиваться, прекратить беспорядки, но разве это возможно? 26 февраля полицейские и солдаты несколько раз открывали огонь по демонстрантам. А на следующий день часть петроградского гарнизона перешла на сторону восставших.

27 февраля дело не ограничилось митингами: были освобождены заключенные из «Крестов», Дома предварительного заключения, пересыльной тюрьмы, тюрьмы Литовского замка. Литовский замок и здание Окружного суда разгромлены и подожжены. «Это был день, когда революция восторжествовала, решилась бесповоротно» (З. Н. Гиппиус. «Дмитрий Мережковский»).

1 марта почти весь петроградский гарнизон перешел на сторону восставших. К этому времени был организован Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов. 2 марта Временный комитет Государственной думы сформировал Временное правительство.

«День 1 марта (все по старому стилю) был последний день революционной радости: той, что сияла на лице каждой встречной глупой бабы, почти не умеющей читать. Недаром одна, увидев плакат „Долой монархию!“, прочла: „монахиню“. „Давно бы их, монахов, по шапке!“, и беззлобно радовалась, сама не зная, почему. Такой был подъем, такая общая атмосфера… Мы вышли на улицу, к таврической решетке в толпу. И в толпе все почти знакомые, да и незнакомые улыбались нам, как друзьям. Погода была удивительная: легкий мороз и нежная солнечная метель», — вспоминала З. Н. Гиппиус.

Случилось чудо: ненавистное самодержание рассыпалось как карточный домик, в несколько дней! Настала долгожданная свобода. Ее первые плоды: на петроградских заводах и фабриках введен восьмичасовой рабочий день. По требованию солдат Петроградский совет постановил: революционный гарнизон остается в столице (кому охота на фронт, когда Питер наш — и все наше!). На улицах и в казармах у офицеров срывают погоны, отбирают оружие. Оружие велено сдавать в «революционные комитеты», которых появилось великое множество. «Комитеты», «бюро», «организации» самовольно занимают дома, пустующие особняки. На даче Дурново на Полюстровской набережной разместилось сразу несколько организаций, в том числе анархисты. К ним присоединились освобожденные из «Крестов» заключенные. В июне по распоряжению Временного правительства незаконно занятый дом пришлось брать штурмом. В таких, захваченных «революционным элементом» домах нередко находили приют дезертиры, уголовники.

Особняк Кшесинской после Февральской революции превратился в штаб большевиков. Здесь разместились их ЦК и Петроградский комитет. «Большевики захватили самовластно дворец и превратили его обширный балкон в революционный форум. Проходя мимо дворца, я останавливался на некоторое время… послушать ораторов, которые беспрестанно сменяли друг друга… Говорили ораторы толпе, что эти дворцы, граждане, ваши!.. Недостаточно забрать эти дворцы — нет, нет, граждане! Надо уничтожить как гадов самих этих злостных кровопийц народных!! Слушал я эти речи с некоторым смущением и даже опаской, так как одет я был в костюм, сшитый лучшим портным Лондона, и невольно чувствовал, что принадлежу если не душою, то костюмом к этим именно кровопийцам… И я осторожно улетучивался», — писал Ф. И. Шаляпин в книге воспоминаний «Маска и душа».

Изо дня в день толпе, собиравшейся у дворца, внушали: надо все взять и поделить (по формуле булгаковского Шарикова); есть люди и целые классы, не имеющие права на жизнь. Определить «кровопийц» легко — это те, у кого можно что-нибудь отнять.

Опасным местом стал особняк Кшесинской: охотников послушать большевистскую проповедь все прибавлялось. Многие горожане ускоряли шаг, обходя распаленную толпу. Тем поразильнее отвага Матильды Феликсовны Кшесинской, которая решила вернуть свой дом. В дни Февральской революции она покинула особняк: бывшей фаворитке императора могла грозить расправа. Но характер взял свое: она была решительна и не привыкла проигрывать. М. Ф. Кшесинская писала в «Воспоминаниях»: «После Февральской революции… я рискнула поехать… в Таврический дворец хлопотать об освобождении моего дома от захватчиков… Меня куда-то водили, всюду было накурено, на полу валялись бумаги, окурки, грязь была невероятная, ужасные типы шмыгали по всем направлениям с каким-то напыщенным, деловым видом». После Таврического дворца Кшесинская отправилась в свой дом: «Когда я вошла… меня объял ужас, во что его успели превратить: чудная мраморная лестница… была завалена книгами, среди которых копошились какие-то женщины. Когда я стала подыматься, эти женщины накинулись на меня, что я хожу по их книгам. Я не выдержала и, возмущенная, сказала им в ответ, что я в своем доме могу ходить как хочу».