Загадки Петербурга I. Умышленный город

С хлебным пайком в 50 или 200 грамм выжить невозможно. На городских рынках появились «толчки», там вещи меняли на еду. Новая власть запрещала это: «…на рынках вечные облавы, разгоны, стрельба, избиения. Сегодня избивали на Мальцевском. Убили 12-летнюю девочку… Чем объяснить эти облавы? Разве любовью к искусству, главным образом. Через час после избиений те же люди на тех же местах снова торгуют тем же. Да и как иначе? Кто бы остался в живых, если б не торговали они — вопреки избиениям?» — записала в августе 1919 года З. Н. Гиппиус. Вымирают целые семьи. Все больше пустующих квартир. Такое повторится еще раз — во время Ленинградской блокады.

Петроград 1919 года… Когда-то здесь в метельном блеске Александру Блоку явилась Прекрасная Дама, это был город его Незнакомки, Кармен. Черный умирающий Петроград кажется еще страшнее в обрамлении снегов; по обледенелым рельсам давно не ходят трамваи, на улицах пустынно. В декабрьских сумерках 1919 года в последний раз встречаются герои Блока: Дама, Поэт, Господин, Матрос…

Господин из тех, кто назойливой толпой провожали Незнакомку, Матрос — свойственник Андрюхи из «Двенадцати». В последний раз раскрывается занавес балаганчика:

Скользили мы путем трамвайным:
Я — керосин со службы нес,
Ее — с усердьем чрезвычайным
Сопровождал, как тигр, матрос…
Вплоть до колен текли ботинки,
Являли икры вид полен,
Взгляд обольстительной кретинки
Светился, как ацетилен.
Когда мы очутились рядом,
Какой-то дерзкий господин
Обжег ее столь жарким взглядом,
Что чуть не сжег мой керосин.
И я, предчувствием взволнован,
В ее глазах прочел ответ,
Что он — давно деклассирован,
И что ему — пощады нет.
И мы прошли по рвам и льдинам,
Она — туда, а я — сюда.
Я знал, что с этим господином
Не встречусь больше никогда.

(А. Блок, 1919 год)

Занавес закрывается. За ненадобностью в сундук отправлена кукла Господин, немного погодя — Поэт. А для Дамы и Матроса новую пьесу сочинит Михаил Зощенко.

В начале 20-х годов Петроград полуразрушен: торцы мостовых выломаны и сожжены, летом улицы зарастают травой; «старые петербургские вывески еще на своих местах, но за ними, кроме пыли, мрака и зияющей пустоты, ничего не было… в Гостином дворе можно было собрать большой букет полевых цветов… Все кладбища были разгромлены», — вспоминала А. Ахматова. Но население Петрограда увеличивалось главным образом за счет притока со стороны. В 1923 году здесь уже больше миллиона жителей, в 1926-м — больше полутора миллионов.

Да тот ли это город? Переименованы улицы, площади, мосты. Дворцовая площадь теперь площадь Урицкого, Исаакиевская — Воровского, Владимирская площадь и одноименный проспект — Нахимсона, Невский проспект — 25 Октября, Литейный — Володарского, Дворцовый мост — Республиканский… Даже Таврический дворец теперь дворец Урицкого! Председателя петроградской ВЧК увековечили основательно: кроме Дворцовой площади, Таврического дворца, табачной фабрики, и Царское Село стало «Детским имени товарища Урицкого». А Павловск — Слуцк.

С улиц и площадей начали убирать памятники, «не имеющие художественной ценности и воздвигнутые в честь царей и их слуг». В 1918 году появились советские памятники. Подбор «великих людей» был удивительный: от Рентгена и Гейне — до Гарибальди и Луначарского. Новые идеи воплотили представители нового искусства. «Старики-старожилы едва ли забыли странные бюсты на длинных столбах — постаментах, которые неожиданно выросли среди городских площадей. Судя по надписям, эти треугольники и усеченные кубы притязали на то, чтобы изображать Некрасова, Чернышевского, Марата», — писал К. И. Чуковский. Гипсовые шедевры вскоре разрушились и были убраны; но один из памятников той поры доныне поражает воображение. Это надгробье над могилой Н. В. Бахвалова (1921 год) на Коммунистической площадке возле Троицкого собора Александро-Невской лавры. Диковинное сооружение из чугунных колес, шестеренок, цепей…