Загадки Петербурга II. Город трех революций

Позабыт и позаброшен с молодых-юных лет,
Я остался сиротою, счастья-доли мне нет.
Вот и голод и холод, он меня изнурил,
А я мальчик еще молод, это все позабыл…
У кого есть родные, приласкают порой,
А меня все отшибают, я для всех чужой.
Вот уж скоро помру я, похоронят меня,
И никто не узнает, где могилка моя.

Беспризорников можно перевоспитать, а как быть с инвалидами германской и Гражданской войн? Государство вроде позаботилось о них, назначило пенсию, многие из них жили в общежитиях — инвалидных домах, работали в артелях; кто хотел учиться, поступал на рабфак, но на деле все было совсем не гладко. «Инвалиды-рабфаковцы Б-н, И-в, К-н и В-й одновременно получают стипендии как инвалиды и как рабфаковцы», — доносил в 1923 году читатель в «Красную газету», и редакция сопроводила его письмо примечанием: «Проверено. Губсоюз устраняет эту ненормальность». Но как быть рабфаковцу-инвалиду: на стипендию не проживешь, другие студенты подрабатывали на тяжелых работах, а калеке это не под силу. Вот и приходилось выбирать — или голодать и продолжать учиться, или прозябать в инвалидном доме. Пуля, как известно, не разбирает, в кого летит, и среди инвалидов войны были разные люди — самые деловитые и мастеровые организовали ремесленные артели и зажили совсем неплохо. Но их благоденствие было шатким, потому что горсобес регулярно проводил «чистки» инвалидных артелей. В 1925 году «Красная газета» сообщала о результатах очередной «чистки»: «В инвалидных артелях имеется большой процент бывших дворян, купцов и т. д. В некоторых артелях эти инвалиды пролезли даже в правление. Будет урегулирован вопрос о зарплате, которая в некоторых артелях доходит до 400 руб. в месяц на человека»[56]. «Чистки» инвалидных артелей продолжались в 30-х годах, и в них всякий раз выявляли «чуждый элемент».

Инвалидам войны трудно было найти место в мирной жизни, в городе и без них хватало безработных. В петроградском горсобесе то и дело возникали планы их трудоустройства — например, определить инвалидов в чистильщики обуви. Монополию на чистку обуви издавна держали айсоры, они арендовали у городского Отдела коммунального хозяйства (Откомхоза) все отведенные для этого места и бились за них насмерть. В мае 1923 года, сообщала газета, «на углу проспекта 25 Октября [Невского пр.] и улицы Пролеткульта [Малой Садовой ул.] произошло побоище между пятьюдесятью чистильщиками сапог. Драка случилась потому, что некоторые богатые чистильщики арендовали по несколько углов, сдавая их потом от себя в аренду». В общине айсоров враждовали несколько кланов, и милиции приходилось разнимать их драки стрельбой в воздух, другие средства не помогали. Чистильщики обуви были сущим наказанием для Откомхоза: «Каждую весну Откомхоз занимается „восточным вопросом“, собирая арендную плату. Скандалы, толпы в несколько десятков человек влетают в кабинет т. Иванова, требуя снижения арендной платы. Враждующие кланы, крики о том, что арендная плата грабительская: „Режь меня, убивай, выпей всю мою кровь!“» Поэтому в Откомхозе с готовностью согласились передать места для чистки обуви инвалидам, но те отказались — айсоры зарежут!

Бо́льшая часть инвалидов оставалась без дела, они хулиганили, опускались, пьянствовали. В рассказе Зощенко «Нервные люди» (о драке в коммунальной квартире) увековечен инвалид Гаврилыч: «Все жильцы, конечно, поднаперли в кухню. Хлопочут. Инвалид Гаврилыч тоже является. — Что это, — говорит, — за шум, а драки нету? Тут сразу после этих слов и подтвердилась драка. Началось». На улицах и в общественных местах спасу не было от «Гаврилычей». В 1925 году заведующий столовой возле Московского вокзала жаловался репортеру «Красной газеты»: «Скандалы и драки у нас бывают. Зачинщик — инвалид, который уже убил в трактире „Дунай“ какого-то человека, а теперь начал к нам ходить. Дерется графинами и полоскательницами и кидается другими вещами». Промыслом многих инвалидов было нищенство, но в середине 20-х годов началась кампания по его искоренению — при социализме не должно быть нищих! На встрече с сотрудниками ленинградского Госиздата Н. К. Крупская назидательно рассказала, как Ленин запретил ей подавать милостыню: «Не плодите нищих!» («Фу, какая гадость!» — громко отозвался писатель Борис Житков.) Милиция арестовывала просящих подаяние на улице, инвалидов лишали пенсии, а после нескольких задержаний высылали из города. Тех, кто подавал милостыню, тоже вели в милицию, оформляли привод и штрафовали. «Мы разучились нищим подавать», — грустил поэт Николай Тихонов, но вернее было сказать: «Нас отучили…»