Загадки Петербурга II. Город трех революций

Совсем другое дело — «акушерки». Это словцо вошло в обиход к концу XIX века, когда у женщин появилась возможность получить медицинское образование. Но ироническое прозвище «акушерка» (тогда чаще говорили «акушёрка») не относилось к профессиональной принадлежности, так называли эмансипированных женщин, имевших радикальные убеждения и безапелляционно судивших обо всем. К «акушеркам» можно отнести Н. К. Крупскую, хотя она получила педагогическое образование. В новом государстве Крупская руководила воспитанием подрастающего поколения, и ей принадлежал целый ряд «открытий» в этой сфере, например о вреде волшебных сказок: они развивают у детей нездоровую фантазию, кроме того, герои этих сказок — цари, принцессы и прочие деклассированные элементы; она считала, что игра в куклы прививает девочкам мещанские интересы, и так далее. Выступая в 1925 году на съезде учителей, Крупская рассказала назидательную историю из революционных времен: однажды красноармейцы остановились на ночлег в школе и «изорвали в мелкие клочки все книги, разбили все физические аппараты и произвели полное разрушение. Это было сделано солдатами потому, что они чувствовали, что та школа, в которой находились все эти книги и инструменты, — барская школа… враждебная народным массам. Они чувствовали, что знания, даваемые в этой школе, служили не для того, чтобы наладить общую жизнь, а для того, чтобы вырастить слуг капитала, которые бы порабощали народ»!

Работу в области культуры «акушерки» свели к созданию бесчисленных учреждений и бесконечных заседаний. В Москве искусством «заведовала Ольга Давыдовна Каменева, жена Льва Каменева и сестра Троцкого, существо безличное, не то зубной врач, не то акушерка», писал Владислав Ходасевич. Каменева возглавляла Театральный отдел Наркомпроса (Тео), и «писатели, служившие в Тео, дурели в канцеляриях, слушали вздор в заседаниях, потом шли в нетопленые квартиры и на пустой желудок ложились спать, с ужасом ожидая завтрашнего дня, ремингтонов, мандатов, г-жи Каменевой с ее лорнетом и ее секретарями». Всем, по словам Ходасевича, распоряжались «какие-то коммунисты, рабочие, барышни, провинциальные актеры без ангажемента, бывшие театральные репортеры, студенты…» В Петрограде вопросами культуры ведала жена Зиновьева З. И. Лилина, и здесь происходило то же самое. Ф. И. Шаляпин вспоминал, как «в театр приходили какие-то передовые политики-коммунисты, бывшие бутафоры, делали кислые лица и говорили, что вообще искусство, которое разводят оперные актеры, — искусство буржуазное и пролетариату не нужно». В названии должности Лилиной — «зав. губ. Соцвоса» — слышен зудящий, скрипучий звук, то же впечатление вызывала сама эта женщина. К. И. Чуковский записал в 1920 году в дневнике: «Меня вызвали повесткой в „Комиссариат Просвещения“. Я пришел. Там — в кабинете Зеликсона — был уже Добужинский. Кругом немолодые еврейки, акушерского вида, с портфелями. Открылось заседание. На нас накинулись со всех сторон: почему мы не приписались к секциям, подсекциям, подотделам, отделам и проч. Особенно горячо говорила одна акушерка — повелительным, скрипучим, аффектированным голосом. Оказалось, что это тов. Лилина, жена Зиновьева». Впоследствии Лилина испортит Чуковскому и другим ленинградским писателям немало крови, но в первую встречу он смело оборонялся: «Мой ответ сводился к тому, что „у Вас секция, а у нас Андрей Белый; у Вас подотоделы, у нас — вся поэзия, литература, искусство“».

Настоящим бедствием для литераторов был брат Лилиной И. И. Ионов, поставленный во главе петроградского отделения Госиздата. Этот, по словам Чуковского, «маленький, бездарный, молниеносный, как холера», деятель интриговал и со всеми ссорился, досаждал Горькому, отравлял последние годы жизни Александра Блока. «Ионов ужасно любил поэзию Блока; но он — шалый: одно время он систематически теснил произведения Блока как завед[ующий] Пет[роградским] отдел[ением] Гос[ударственного] Издательства», — писал после смерти поэта Андрей Белый. Ионов много лет руководил издательскими делами в городе и оставил о себе недобрую память. Многие родственники большевистских вождей заняли руководящие посты (в Петрограде Лилина ведала «просвещением», а вторая жена Зиновьева С. Н. Равич после смерти Урицкого несколько месяцев была комиссаром внутренних дел Северной области!), и дело тут было не только в желании «порадеть родному человечку», но и в стремлении поставить у власти надежных людей — а что может быть надежнее родственных связей? В толпе самоуверенной, невежественной питерской чиновной родни выделялся двоюродный брат Урицкого Борис Гитманович Каплун. Этот молодой человек был примечательной личностью в Петрограде поры военного коммунизма.