Загадки советской литературы от Сталина до Брежнева

Одно замечание. Понимаю Ваше чувство гордости, что “…Вам в стихах менять не надо того, что пел о нем при нем”. Но в этой части строф меня остановило не только желание поэта сказать о своей гордости, но не меньше его саркастическое превосходство над всеми певшими “…в словах, повторенных стократ”. Мне кажется, глава так высоко поднимается над “славословием… льстеца”, что мотив лести, неожиданно здесь явившийся, в моем восприятии ослабил тему “отца”. <…>

Будьте здоровы, дорогой, крепко жму Вашу руку.

Ваш Конст. Федин».

Чашу начальственного терпения от поведения неуправляемого редактора между тем переполнили четыре статьи, ставшие знаковыми явлениями послесталинского духовного поворота, — публикации, что называется, прямо наоборот. Хрущевской идеологической команде прямо бы на них опираться, но она поступила наоборот. То были, в сущности, сугубо антисталинистские статьи — В. Померанцева «Об искренности в литературе», Ф. Абрамова «Люди колхозной деревни в послевоенной литературе», М. Щеглова «“Русский лес” Леонида Леонова» и памфлет М. Лифшица — о дневниках Мариэтты Шагинян. Вящей виной и крамолой расценивалось наверху при этом намерение главного редактора опубликовать в том же 1954 году собственную, как говорилось в секретном постановлении ЦК, сатирическую «идейно-порочную и политически вредную поэму «Теркин на том свете».

В колебательный этот и в каком-то смысле даже философский момент люди более ловкие и расторопные успевали иногда отметиться дважды — и «за», и «против».

Так повел себя, например, К. Симонов, о чем, правда, позже искренне сожалел. «Я знал, — публично признавался он в записках уже после кончины поэта, — у Твардовского есть горькая обида на меня за то, что я сначала слушал в его чтении большую часть поэмы “Теркин на том свете” и хвалил ее, а потом, когда он завершил поэму и зашла речь о ее печатании, не только не поддержал его, а, напротив, высказался против публикации поэмы в журнале… Его справедливая обида на меня еще несколько лет после этого стояла между нами…» («Несколько глав из записей об А.Т. Твардовском», 1973 г.).

Как раз в этот трудный час главного редактора решительно поддержал член редколлегии Федин. Об этом с благодарностью вспоминал сам Твардовский. Да не где-нибудь, а в открытом письме Федину от января 1968 года, целью которого была как раз критика его позиции в отношении повести «Раковый корпус» и судьбы Солженицына. В том самом письме, что ходило по рукам в литературной среде и печаталось за границей.

Между прочим, были там и такие слова: «…Федин — человек чести, человек, способный в любую минуту встать на защиту правого дела, прийти на помощь товарищу, — со ссылкой на мнение Маршака писал А. Твардовский. — Я сам имел возможность убедиться в этом, когда в труднейшей для меня ситуации 1954 года (имеется в виду канун решения о первом снятии с должности главного редактора «Нового мира». — Ю.О.) Вы нашли добрые слова в мою пользу, сказанные Вами “на самом верху” и переданные мне участниками того памятного заседания…».

Тем не менее в 1954 году Президиум ЦК КПСС внял аппаратным домогательствам чиновников Идеологического отдела — Твардовского сняли. И в редакторах «Нового мира» заменили более гибким и податливым К.М. Симоновым. Неспроста, стало быть, он за короткий срок высказывал два противоположных мнения обо одном и том же тексте…

Впрочем, жизнь шла по путаным дорожкам, так что через четыре года Твардовского вернули на тот же пост. Федин же оставался членом редколлегии при обоих редакторах.

На дворе стояла «оттепель». «Малярийная оттепель», как, имея в виду перепады общественных «температур», окрестил ее Солженицын. XX съезд партии (март 1956 г.) утвердил так называемый курс на ликвидацию культа личности Сталина и его последствий, на демократизацию общественной жизни страны. Многое тогда в этом направлении действительно осуществлялось и совершалось. Однако же нередко с хмурой оглядкой и дубиной за спиной, не раз пускавшейся в употребление.

По сравнению с лютой зимой сталинизма 1953 года на дворе расплывалась теплынь общественных преобразований. Но уже осень 1956 года отметилась кровавым подавлением венгерского восстания и первыми расправами с инакомыслием внутри страны.

И однако после десятилетий террора и кладбищенской тишины набирало темп духовное пробуждение. В период XX–XXII съездов партии возродилась надежда на возвращение к чистоте былых революционных идеалов. На этой волне возникло движение «шестидесятничества», развернули деятельность не только журнал «Новый мир», но и театр «Современник», Театр на Таганке Ю. Любимова, театр Товстоногова в Ленинграде… Создавалась богатейшая по соцветию имен литература, яркий кинематограф.

«Новомировство» под водительством А. Твардовского стало главным оплотом и наиболее ярким выражением духовного «шестидесятничества». Под синей своей обложкой журнал умел объединить все то лучшее и живое, что могло продраться и пролезть сквозь цензурные рогатки. Причем палитра имен была гораздо шире самого направления.