Читаем Загадки старинных кладов полностью

Перед нами оказался прекрасный ориентир для уточнения и дальнейшего продвижения наших многотрудных поисков! Ведь одну поисковую координату мы уже как бы знали — Старая Смоленская дорога. А пересчет дней на пройденные обозом от Можайска километры вполне мог дать вторую! Конечно, нужно иметь в виду и то, что по мере продвижения обоз сокращался в размерах (часть поклажи прятали по ходу дела), да и выучка возниц несколько повышалась. Но все равно больше 14 верст в сутки обоз одолеть не мог, и этот факт значительно продвинул нас вперед. Ведь нам было известно, что после Можайска транспорт с сокровищами двигался до пресловутого винокуренного завода ровно три дня. Оставалось только найти карту с нанесенной на ней Старой смоленской дорогой, и дело можно было считать наполовину сделанным. Но едва мы начали поиски заветной карты, как довольно быстро выяснилось, что Старая смоленская дорога № 1 — это совсем не та Старая смоленская дорога № 2, по которой в свое время двигался Наполеон. Пришлось разыскивать еще более старые географические карты, примерно соответствовавшие началу XVII в. После длительных изысканий оказалось, что некогда действительно существовал хитро петлявший по России тракт, который проходил гораздо южнее современной Минской автострады. Вот по нему-то нам и предстояло курвиметром отложить три раза приблизительно по 12–14 верст, чтобы хотя бы ориентировочно попасть пальцем в заветное место на карте.

Такой замер был, естественно, незамедлительно сделан, и наши возбужденно дышащие носы, вкупе с дрожащими от волнения пальцами, заскользили по пожелтевшей бумаге. Первую остановку после Можайска обоз, несомненно, сделал в Ельне. Вторую — в Преснецово. А где же третью-то, самую для нас важную? Очень быстро наши указательные пальцы уткнулись в деревню под названием Ивакино! А рядом с ней располагалась и другая деревенька, называемая как-то уж очень и очень знакомо, а именно Лопатино!!! А еще чуть в стороне виднелся и жирный типографский крест" обозначающий церковь. Сомневаться не приходилось. Данное Лопатино наверняка было как-то связано с древним храмом Николы Лапотного, на месте сожжения которого была впоследствии воздвигнута современная, каменная церковь.

Чтобы выяснить ее родословную, мы бросились к компьютеру. Слава Интернету! Через несколько минут удалось выяснить, что церковь, названная в честь святого Дмитрия Солунского, была построена в 1814 г. Да к тому же это место подозрительно близко находится и от Медынского, и от Вяземского районов. То есть прямо в буквальном смысле по писаному тексту, взятому из кладовой записи, не допуская ни малейшего отклонения от ее сути и буквы!

Прошло еще некоторое время, и более подробная карта района будущих поисков легла на стол перед нами. И тут совершенно неожиданно открылись такие детали, о которых мы до гой поры даже не догадывались. В одной из строк кладовой записи мы уже несколько раз подряд читали следующую малопонятную фразу, относящуюся к церкви Николы Лапотного: "Въезд и выезд в одни ворота, и Судоносинные прудки челночкам".

— Что еще за прудки, — недоумевали мы, — какой еще выезд? Но, всмотревшись в более подробную карту, мы быстро поняли, о чем идет речь. Оказалось, что современный храм стоит недалеко от речки, а вдоль нее явственно просматриваются два небольших прудика, расположенных один за другим. Да и еще, эта речка с прудиками текла строго с запада на северо-восток. Казалось, удача идет нам прямо в руки, и горсти "битых талеров" уже оттягивают наши изрядно потощавшие карманы.

Оставалось сделать самое малое — приехать на теоретически вычисленное место и с помощью хотя и старых, но все еще надежных приборов установить достоверность сокрытой в кладовой записи истины. Так мы впоследствии и поступили. Добравшись до Ивакино, мы первым делом принялись производить рекогносцировку местности. Да-а-а, очень многое удивительнейшим образом соответствовало заученным почти наизусть строкам просто идеально. Но были и непонятные провалы и нестыковки. Самое замечательное наше достижение состояло в том, что мы почти сразу установили, почему раньше никто не ездил по каменной плотине. Правда, теперь по ней был проезд, но сама-то старинная плотина едва-едва выглядывала из-под мощной современной громадной плотинищи, которая возвысилась над старой, не раз чиненной дамбой, метров этак на пять. А раньше старая плотина просто была столь низка и при этом так неудачно упиралась в восточный очень высокий и крутой берег, что взобраться по нему на телеге, запряженной одной лошадью, было просто немыслимо! Нашли мы, разумеется, и кусочек Старой Смоленской дороги, которая действительно проходила в 200 м ниже старой плотины. Правда, ни курганов, ни гривы с 10-ведерной бочкой червонцев, ни вала на мокром лугу нам отыскать так не удалось, но мы утешали себя тем, что за 400 лет здесь могли много чего поперекопать, да и вообще снести с лица земли.

Перейти на страницу:

Все книги серии Великие тайны истории

В поисках сокровищ Бонапарта. Русские клады французского императора
В поисках сокровищ Бонапарта. Русские клады французского императора

Новая книга известного кладоискателя А. Косарева, написанная в соавторстве с Е. Сотсковым, захватывает не только сюжетом, но и масштабом интриги. Цена сокровищ, награбленных и спрятанных Бонапартом при бегстве из России, огромна во всех отношениях. Музейное дело в начале XIX в. только зарождалось, и мы даже не знаем, какие шедевры православного искусства оказались в числе трофеев «Великой армии» Наполеона. Достаточно сказать, что среди них были церковные драгоценности и реликвии главных соборов Московского Кремля, десятков древних монастырей…Поиски этих сокровищ продолжаются уже второй век, и вполне возможно, что найдет их в глуши смоленских лесов или белорусских болот вовсе не опытный кладоискатель, не историк, а один из тех, кто прочитает эту книгу — путеводитель к тайне.

Александр Григорьевич Косарев , Евгений Васильевич Сотсков

История / Образование и наука
ТАСС уполномочен… промолчать
ТАСС уполномочен… промолчать

«Спасите наши души! Мы бредим от удушья. Спасите наши души, спешите к нам!..» Страшный в своей пронзительной силе поэтический образ из стихотворения В. Высоцкого лучше всяких описаний выражает суть сенсационной книги, которую вы держите в руках. Это повествования о советских людях, которые задыхались в гибнущих подлодках, в разрушенных землетрясениями городах, горели заживо среди обломков разбившихся самолетов, сознавая, что их гибель останется не известной миру. Потому что вся информация о таких катастрофах, – а их было немало, – тут же получала гриф «Совершенно секретно», дабы не нарушать идиллическую картину образцового социалистического общества. О разрушительных американских торнадо советские СМИ сообщали гораздо больше, чем об Ашхабадском землетрясении 1948 года, которое уничтожило многонаселенный город. Что уж говорить о катастрофических событиях на военных кораблях и подводных лодках, на ракетных полигонах! Сейчас кажется странной эта политика умолчания, ведь самоотверженность и героизм, проявленные во время катастроф, и были достойны стать примером верности самым высоким идеалам человеческих отношений. И потому столь нужны книги, которые приподнимают завесу тайны не только над землетрясениями в Ашхабаде или Спитаке, трагедией «Челюскина» или гибелью подлодки «Комсомолец», но и над теми событиями, что остались не вполне понятны даже их участникам…

Николай Николаевич Николаев

История / Образование и наука

Похожие книги

Происхождение эволюции. Идея естественного отбора до и после Дарвина
Происхождение эволюции. Идея естественного отбора до и после Дарвина

Теория эволюции путем естественного отбора вовсе не возникла из ничего и сразу в окончательном виде в голове у Чарльза Дарвина. Идея эволюции в разных своих версиях высказывалась начиная с Античности, и даже процесс естественного отбора, ключевой вклад Дарвина в объяснение происхождения видов, был смутно угадан несколькими предшественниками и современниками великого британца. Один же из этих современников, Альфред Рассел Уоллес, увидел его ничуть не менее ясно, чем сам Дарвин. С тех пор работа над пониманием механизмов эволюции тоже не останавливалась ни на минуту — об этом позаботились многие поколения генетиков и молекулярных биологов.Но яблоки не перестали падать с деревьев, когда Эйнштейн усовершенствовал теорию Ньютона, а живые существа не перестанут эволюционировать, когда кто-то усовершенствует теорию Дарвина (что — внимание, спойлер! — уже произошло). Таким образом, эта книга на самом деле посвящена не происхождению эволюции, но истории наших представлений об эволюции, однако подобное название книги не было бы настолько броским.Ничто из этого ни в коей мере не умаляет заслуги самого Дарвина в объяснении того, как эволюция воздействует на отдельные особи и целые виды. Впервые ознакомившись с этой теорией, сам «бульдог Дарвина» Томас Генри Гексли воскликнул: «Насколько же глупо было не додуматься до этого!» Но задним умом крепок каждый, а стать первым, кто четко сформулирует лежащую, казалось бы, на поверхности мысль, — очень непростая задача. Другое достижение Дарвина состоит в том, что он, в отличие от того же Уоллеса, сумел представить теорию эволюции в виде, доступном для понимания простым смертным. Он, несомненно, заслуживает своей славы первооткрывателя эволюции путем естественного отбора, но мы надеемся, что, прочитав эту книгу, вы согласитесь, что его вклад лишь звено длинной цепи, уходящей одним концом в седую древность и продолжающей коваться и в наше время.Само научное понимание эволюции продолжает эволюционировать по мере того, как мы вступаем в третье десятилетие XXI в. Дарвин и Уоллес были правы относительно роли естественного отбора, но гибкость, связанная с эпигенетическим регулированием экспрессии генов, дает сложным организмам своего рода пространство для маневра на случай катастрофы.

Джон Гриббин , Мэри Гриббин

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / Научно-популярная литература / Образование и наука
Вторжение жизни. Теория как тайная автобиография
Вторжение жизни. Теория как тайная автобиография

Если к классическому габитусу философа традиционно принадлежала сдержанность в демонстрации собственной частной сферы, то в XX веке отношение философов и вообще теоретиков к взаимосвязи публичного и приватного, к своей частной жизни, к жанру автобиографии стало более осмысленным и разнообразным. Данная книга показывает это разнообразие на примере 25 видных теоретиков XX века и исследует не столько соотношение теории с частным существованием каждого из авторов, сколько ее взаимодействие с их представлениями об автобиографии. В книге предложен интересный подход к интеллектуальной истории XX века, который будет полезен и специалисту, и студенту, и просто любознательному читателю.

Венсан Кауфманн , Дитер Томэ , Ульрих Шмид

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / Языкознание / Образование и наука