Загадочная история Бенджамина Баттона (сборник)

- И не забывай, кто ты и откуда родом, - горделиво добавил отец, - это убережет тебя от неверных поступков. Ты - Ангер из Геенны.

Родитель и сын пожали друг другу руки, и Джон пустился в путь, обливаясь слезами. Через десять минут, покидая пределы города, он остановился и обернулся на прощанье. Старинная викторианская надпись над вратами была ему чем-то отрадна. Отец все время предлагал сменить ее на что-нибудь бодрое и доходчивое, скажем: "Вот вы и в Геенне" или просто на "Добро пожаловать", а пониже выложить лампочками сердечное рукопожатие. Мистер Ангер считал, что старая надпись какая-то мрачноватая, но вот поди ж ты...

Джон поглядел - и обратился навстречу судьбе. И небесный отсвет оставленных позади огней Геенны был, казалось, исполнен теплой и яркой прелести.

От Бостона до колледжа святого Мидаса полчаса на "роллс-ройсе". Сколько в милях - навеки останется тайной, ибо, кроме Джона Т.Ангера, никто не приезжал туда иначе, как на "роллс-ройсе", да, пожалуй, никто и не приедет. Это колледж для избранных - самый дорогой колледж в мире.

Первые два года прошли очень приятно. Джон учился с отпрысками денежных тузов и в каникулы гостил на модных курортах. Его гостеприимные сверстники ему вполне нравились, но отцы их были все на один покрой; по молодости лет он часто дивился их поразительной неразличимости. Когда он говорил, откуда он, они неизменно шутили: "Ну и как у вас там, припекает?" - а Джон по мере сил улыбался и отвечал: "Да не без того". Он бы, может, и сказал что-нибудь подходящее, но уж очень они все одинаково шутили, разве что кто-нибудь спрашивал иначе: "Ну и как вам там, не холодно?" - отчего у него опять-таки с души воротило.

К концу третьего семестра среди одноклассников Джона появился тихий, изящный юноша по имени Перси Вашингтон. Новичок был приветлив в обращении и на редкость хорошо одет - даже в колледже святого Мидаса это бросалось в глаза, - но держался как-то особняком. Близко он сошелся только с Джоном Т.Ангером, но и с ним отнюдь не откровенничал насчет дома и семьи. Ясно было, что он из богатых и все такое, но вообще-то Джон почти ничего не знал о своем приятеле, и любопытство его прямо-таки взыграло, когда Перси пригласил его на лето к себе, "на Запад". Он не заставил себя упрашивать.

И только в поезде Перси впервые немного разговорился. Однажды, когда они обедали в вагоне-ресторане и язвительно обсуждали однокашников, Перси вдруг заметил совсем новым тоном:

- Мой отец намного богаче всех в мире.

- Да, - вежливо отозвался Джон. Непонятно было, что бы еще сказать на такое признание. "Это замечательно" - не прозвучит, и он чуть было не сказал: "В самом деле?", - но вовремя спохватился: вышло бы, что он сомневается в словах Перси. А в таких поразительных словах сомневаться, пожалуй, не следовало.

- Намного богаче, - повторил Перси.

- Помню, я читал в справочнике, - решился Джон, - что в Америке есть один человек с годовым доходом пять миллионов и четверо, у кого свыше трех миллионов...

- Тоже мне богачи. - Перси брезгливо скривил рот. - Крохоборы-капиталистики, банкиришки, торгаши и ростовщики. Отец мой их всех скупит и сам того не заметит.

- Почему же тогда...

- Почему его нет в справочнике? Да потому, что он не платит подоходного налога. Платит какие-то там гроши, но не с дохода, а так.

- Вот уж, наверно, богатый человек, - простодушно заметил Джон. - И прекрасно. Я как раз люблю очень богатых. Чем богаче, тем лучше - по-моему, так. - Его смуглое лицо сияло искренностью. - Прошлую Пасху я гостил у Шнитцлеров-Мэрфи. И у Вивьен Шнитцлер-Мэрфи были рубины с куриное яйцо и такие лучистые сапфиры, как фонарики...

- Камни - это да, - восторженно поддержал Перси. - Конечно, в колледже об этом никому знать не надо, но у меня у самого есть неплохая коллекция. Камни собирать интереснее, чем марки.

- А какие алмазы бывают, - мечтательно продолжал Джон. - У Шнитцлеров-Мэрфи были алмазы с грецкий...

- Дребедень. - Перси склонился к приятелю и глухо зашептал: - Побрякушки. У моего отца алмаз - побольше, чем отель "Риц-Карлтон".

2

Закат в горах Монтаны сгустился между двумя вершинами, как громадный синяк, и темные вены расползлись от него по изувеченному небу. Небо отпрянуло в горную высь от деревушки Саваоф - крохотной, унылой, безвестной. По слухам, там жило двенадцать человек, двенадцать темных и загадочных душ, извлекавших пропитание из голого, почти совсем голого камня, на котором они произросли, неведомо как и почему. Они стали особой породой, эти двенадцать саваофцев, как будто природа, сперва расщедрилась на новую тварь, а потом опомнилась и оставила их копошиться и гибнуть.