Загадочная личность

Все в классе узнали, что у меня душевный кризис. Все меня зауважали с небывалой силой. Все за мной ухаживали, ловили каждое мое слово.

Капустин был несколько удручен.

— Почему у тебя кризис, а у меня нет? — говорил он.

— Не знаю, — говорила я. — Это у сестры Дуси кризис, а не у меня.

Наша дружба крепла с каждым днем. В понедельник мы бродили с Капустиным целый день по городу. Он мне рассказывал всякие интересные истории из книг и из жизни. Даже про Мамая кое-что рассказал.

К тому же Капустин научил меня прыгать с трамплина на горе за нашим домом и держать табуретку на носу. Нет, ни у кого не было такого друга, как у меня.

А во вторник Марья Степановна подошла ко мне и сказала:

— Приходи завтра обязательно на урок истории. Будет присутствовать директор. Я тебя спрошу про татаро-монгольское иго. Не подведешь?

Я промолчала. Не хотелось обманывать Марью Степановну. Об этом разговоре я рассказала Капустину.

— Воспитывают, — уверенно сказал он. — Но я тебе верю.

Домой я пришла все-таки в плохом настроении. Первый раз за эти дни у меня не было ни сил, ни энергии.

Я легла на диван и положила учебник истории под подушку. «Учить, конечно, не буду, но пусть полежит», — подумала я.

Сестра Дуся была по-прежнему в меланхолии.

«Ладно, — подумала я, — открою учебник только на минуточку». Я взяла учебник и не заметила, как прочитала всю главу про татаро-монгольское иго. Мамай поразил меня своей жестокостью.

А ночью он приснился мне. Будто сидит в своем шатре и листает учебник истории.

«Ученье, — говорит, — свет… У меня, — говорит, — двадцать сыновей и все неучи. — Вздохнул он, задумался. — Ну, — говорит, — ладно, пойду коням овса дам. А ты завтра будешь урок отвечать, — смотри, про Куликовскую битву — ни гугу!» — И он погрозил мне пальцем.

«А с урока истории я вообще уйду!» — хотела крикнуть я Мамаю, но не смогла — проснулась.

С урока истории я так и не ушла. Все собиралась сказать Капустину: уйдем, мол. Но урок был последний — думаю, успею, скажу. Да так и не успела.

Марья Степановна вошла в класс вместе с директором школы Василием Петровичем. Он сел на заднюю парту, и я ощущала на своем затылке его мудрый взгляд.

— Про татаро-монгольское иго нам расскажет Веткина, — сказала Марья Степановна.

Я взглянула на Капустина. Он улыбнулся, полный доверия ко мне.

— Так что ты знаешь про татаро-монгольское иго? — ласково спросила Марья Степановна.

«Сейчас возьму и скажу: знать ничего не знаю, ни про какое иго слыхом не слыхала».

— Кто такой был Мамай? — ласково спросила Марья Степановна.

— Завоеватель, — сказала я.

Тут Марья Степановна стала задавать вопрос за вопросом. И что ни спросит — на все я отвечаю. Говорю и говорю, остановиться не могу, будто этот Мамай меня за язык тянет. Марья Степановна смотрит на меня с любовью, Василий Петрович — с гордостью, подруга Таня — с уважением.

Не смотрит только Капустин. А я не могу остановиться. И про битву на поле Куликовом рассказала, и про пожары, и про жестокости.

— Прекрасно, прекрасно! — ласково говорит Марья Степановна. — Так сколько лет длилось татаро-монгольское иго?

Я взглянула на Капустина. Он сидел, уставившись в парту, не поднимая головы.

— Ну, что же ты замолчала? — так же ласково спросила Марья Степановна.

«Скажу — два года, — с надеждой подумала я. — Потом, — скажу, — всех ядом отравили, вся орда за одну ночь полегла, даже трупов не осталось».

— Двести сорок лет длилось это проклятое иго.

— Садись, Веткина, отлично!

— У Мамая было двадцать сыновей и все неучи! — с отчаянием крикнула я. Все засмеялись.

— О сыновьях поговорим на следующих уроках, — пошутила Марья Степановна и поставила мне в дневник жирную пятерку.

Марья Степановна сияла, директор Василий Петрович сиял, весь класс сиял. Не сиял один Капустин. Он был грустный и одинокий. Мне тоже было грустно.

Я села за парту. Урок продолжался. И тут через плечо мне перелетела записка. Я сразу поняла, что это от Капустина, и развернула ее с волнением.

Крупным почерком было написано: «Ты в глубине души отличница. Прощай навеки. Твой бывший друг Капустин».

Бедная сестра Дуся

Сестра Дуся влюбилась. Я догадалась об этом по ее впалым щекам и лихорадочно горящему взору.

В кого она могла влюбиться? Я вспоминала всех мальчишек из нашего двора, из соседнего, из Дусиного 9 «А» класса. Влюбиться было не в кого. Но все-таки Дуся в кого-то влюбилась. Не в Кольку же Горохова?.. Что-то часто стала бегать к нему домой, на пятый этаж. Говорит, что подтягивает его по геометрии. Класс поручил. Неужели, выполняя общественное поручение, она в него влюбилась? Он же рыжий!

Три дня я думала об этом. Даже мама заметила, что думаю. Говорит:

— Что-то ты все думаешь, думаешь. Уж не случилось ли чего?