Загадочная натура

— У нас все знают Дубекина. Ещё когда были губернии, он работал в губернском масштабе, а потом, так сказать, механически стал работать в областном. И вот, скажу вам, года три назад, в связи с самокритикой, стали замечать за Дубекиным странные факты. Как сейчас помню, назначили его на мясохладобойню. У нас, скажу вам, отличная была мясохладобойня. Да. Прошло со времени назначения Дубекина месяца два, и все заметили, что процент забойности стал снижаться. Среди работников также стало замечаться разгильдяйство. Да и качество продукции захромало на все три ноги. Что за чорт! Подождали ещё месяца четыре — и, скажу вам, пришли в ужас: хладобойня просто гибла на глазах. Решили принять меры. Дубекина сняли и принялись прощупывать, что он за человек. Щупали, щупали — всё в порядке. Стаж хороший. Ни одного взыскания. Профбилет, как стёклышко. Самокритику не зажимал. Не бюрократ. Одним словом, скажу вам, никаких грехов. Что случилось? Ничего не понятно. Бросили его в кооперацию. Стали смотреть, что будет. Через месяц — стоп, начинаются неполадки. То здесь трещина, то там прорыв. Скоро с прилавка исчез даже наждачный порошок. Взяли Дубекина за машинку. Искали, смотрели, ревизовали, проверяли — всё в порядке. Никаких растрат, никаких злоупотреблений, никаких самоснабжений. Честный, дьявол, как снег!

— Может, он общественность не вовлекал? — спросил отпускник.

— Ещё как вовлекал! — воскликнул командировочный. — Лавочные комиссии все, как одна, заявили, что Дубекин с общественностью постоянно считался. Тогда решили, что он просто лентяй. Проверили. Оказалось, ничего подобного. На службу приходил раньше всех. Уходил ночью. Домой работу брал. Отказался от отпуска. И дисциплину поддерживал на-ять. Постоянно штрафовал опаздывающих.

— Может, склочник?

— Ничего подобного. Проверяли. Никто не жаловался. Даже, наоборот. Говорят, человек тихий, добрый, покладистый. Ко всему ещё хороший товарищ. Тут, скажу вам, какая-то тайна. То есть не то, чтобы мистика, а просто загадка природы. У нас все в областном масштабе ломали головы над Дубекиным. Ну, не к чему придраться! Да. Бросили его, конечно, в деревню, на яйцезаготовки. Было в районе шестьдесят процентов, надо было подтянуть. Поехал Дубекин в район. Просидел там всего две недели — и что же? Процент с шестидесяти скакнул на сорок. Ну, знаете, скажу вам, тут все руками развели. Вызвали Дубекина молнией. Стали выяснять, в чём же, наконец, дело. Может, загибал? Оказалось, ничего подобного, не загибал. Может, послабления делал? Нет, и послаблений не делал.

— Может, на массовую работу обращал недостаточное внимание? — спросил отпускник, подумав.

— Нет. Обращал. Это было доказано. Вообще никаких дефектов. Начали выяснять, как Дубекин в домашнем быту. Нет ли, мол, какого-нибудь домашнего обрастания, каких-нибудь таких извращений в частной жизни. Не деспот ли, мол, в семейной обстановке. Обследовали. Да. И» скажу вам, оказался, сукин сын, без сучка, без задоринки. Никаких загниваний. Скромный, трезвый, живёт трудовой жизнью. Женат только один раз. Дочь у него — девочка-пионерка. Сынишка — октябрёнок, издаёт собственную стенгазету. Дедушка — пенсионер. Среди семьи Дубекин ведёт воспитательную работу. Скажу вам, так сказать, всем бы нам такое семейное окружение.

— Может быть, какие-нибудь посторонние влияния?

— Эге! Я сам так сначала думал. Оказалось, нету. Напротив. Сам на всех оказывает здоровое влияние. Тут у нас в области только глазами захлопали. Судя по всем фактам, его не то что взгреть, а прямо за образец нужно поставить. Думали, думали — и решили использовать Дубекина на литературной работе. Всё-таки ценный работник, без единого взыскания, ни в чём не был замечен. Так и сделали. Только не проходит и полугода, как писатели начинают жаловаться. Читатели тоже жалуются. Издатели — тоже. «Что же он, — спрашивают, — обидел вас, что ли?» «Да нет, — говорят, — не обидел. Он, — говорят, — парень тёплый». «Что же, он вам причинил что-нибудь или как?» «Да нет, — отвечают, — ничего он нам не причинил». «Может, он невыдержанный?» «Нет, — говорят, — вполне выдержанный товарищ, только мы с ним не можем работать». «Почему же не можете?» «Да какой-то он, — говорят, — такой, одним словом, какой-то не такой, — говорят, — а какой-то он другой».