Калле-де-лос-Офисьос была улицей, на которой до раннего утра царило оживление и жизнь била ключом. Особенно к вечеру, когда матросы сходили с кораблей и начинался людской водоворот. Торговцы кричали, расхваливая свой товар, ремесленники предлагали на разных языках выставленные на продажу изделия, бродячие музыканты протискивались через толпу и пытались заработать хоть пару мараведи. Писцы сидели за низенькими столиками, на которых были ровнехонько разложены бумага, перья и чернила. Таверны заманивали, бордели завлекали. Стройные девицы с огненными взорами фланировали взад-вперед, оживленно шушукаясь и в то же время прилагая все усилия, чтобы привлечь мужское внимание. Трактирщики продавали кукурузные лепешки, воришки находили себе работу, собаки шастали, дети орали, попрошайки тянули руки за подаянием. И посреди этого кипящего бульона из тел, запахов и гама возвышался «L’Escargot», владение Ахилла.
— Вход не особенно впечатляет, друзья мои! — Маленькому ученому приходилось чуть ли не кричать, чтобы быть услышанным. — Я вижу только кривые литеры над черной дырой. Нам правда надо туда лезть?
— Да, давай заходи! — Витус, протолкнув вперед себя Хьюитта и Энано в узкий проход, замыкал процессию.
Внутри было сумрачно. Лишь на правой стене кое-где горели керосиновые лампы. Коридор вел по кривой, неизменно изгибаясь влево. С каждым шагом шум улицы стихал.
— Бог мой! — вдруг вскрикнул Магистр. — Вы только гляньте!
Он показал на скелет, который, освещенный свечеобразным светильником, держался на конструкции из колец и металлических прутьев. Это был не простой скелет — таких друзьям еще не приходилось видывать. Был он маленьким, едва ли больше полутора футов в высоту. У него были две ноги и две… головы.
— Уй-уи, ходулей две и тыквы тоже две, вот это уродился, не дай Бог!
Карлик многозначительно покашливал. Сам таская на спине горб, он проявлял страшный интерес ко всему, что было из ряда вон в человеческом теле. Витус наклонился, чтобы получше рассмотреть диковину.
— Этот уродец — ребенок, или, точнее, дети. Они прожили пару лет, перед тем как умерли, — сообщил он и склонился еще ниже, чтобы получше рассмотреть. — У них молочные зубы, что подтверждает мою догадку. У, смотрите-ка, да здесь еще есть табличка! — Он прочитал:
— Жуть, просто жуть! — Маленький ученый содрогнулся и направился дальше. — Могу поспорить, этого монстра Ахилл поставил там самолично. Надеюсь, больше у него нет скелетов в шкафу!
Но надежды Магистра не оправдались. Всего через несколько шагов они наткнулись на ксилографию, изображавшую обнаженные фигуры близнецов женского пола, сросшиеся лбами. Надпись под ней гласила:
— Скорее дальше! — взмолился маленький ученый.
Но вскоре им снова пришлось замедлить шаг. Их остановил стеклянный сосуд с прозрачной жидкостью, в которой плавал человеческий эмбрион мужского пола с двумя головами и тремя руками. Третья рука торчала между головами.
Следующий экспонат выглядел вполне безобидно: длинная дамская перчатка темно-синего цвета на бархатной подушечке.
— На какие изощренные выдумки способно человечество, чтобы отправить на тот свет себе подобного! — проворчал Магистр. — Только представьте себе: натягиваешь перчатку, ничего не подозревая, любуешься ею и тотчас падаешь замертво. Либо из-за яда, который проникает из нее через кожу, либо из-за яда, который вдыхаешь. Либо из-за того и другого. Бррр!
Далее последовали невзрачные, с гальку размером, камешки с лаконичным объяснением:
Магистр снова содрогнулся:
— Теперь еще и «камни глупости»! Надеюсь, эти бедолаги не сильно страдали, когда кто-то взялся трепать их черепа, чтобы излечить! Да, должен сказать, курьезный Ахилл собрал настоящую кунсткамеру курьезов. Нет ничего, чего бы у него не было. — Он огляделся, близоруко щурясь. — А вон, смотрите, кинжал. Он-то что здесь делает?
Они двинулись дальше и остановились только у витрины с роскошными разноцветными бабочками, каждая из которых была размером с ладонь исполина. Самый крупный экземпляр имел размах крыльев не меньше десяти дюймов.
Все особи имели хорошо сохранившиеся длинные усики, а их свернутые хоботки напоминали пожарный рукав. Бабочки висели на толстых иглах, пронзавших их тела.