Загадочная птица

Я был так ошеломлен, что едва смог ответить. Катя случайно наткнулась на нечто потрясающее. Для большинства людей это сущая ерунда, а для нас доказательство, что птица с острова Улиета продолжала существовать и после исчезновения из коллекции Джозефа Банкса. Потому что примерно через год после того, как ее видели в последний раз, кто-то сделал с нее рисунок. В Линкольншире.

Телефонная карта Кати закончилась прежде, чем я успел рассказать о поездке в Линкольн. Вот почему, когда снова зазвонил телефон, я схватил трубку. Но это была Габби. Она закончила читать лекции и вылетает в Лондон.

В тот вечер они долго лежали в постели, обнаженные. После бурного утоления первых приступов страсти наступило время делать маленькие открытия. Медленно, не торопясь. Они перебрасывались малозначащими фразами и касались друг друга, будто желая получше запомнить или убедить себя, что все это происходит с ними на самом деле. Лучи осеннего солнца неспешно двигались по потолку. Банкс наблюдал, как они удлиняются, постепенно исчезая из вида. Его голова покоилась на плече мисс Браун, а щека — на выпуклости ее груди.

— В тот день в лесу, когда я заговорил с тобой впервые, — произнес он, проводя пальцами по гладкой поверхности ее живота, — мне было почему-то ясно, что это не простая встреча.

— И мне тоже, — промолвила она.

Он улыбнулся:

— Я рад.

— Но я никогда не думала, что это может чем-то закончиться. Надеялась, но не ожидала.

Банкс рассмеялся, поднял голову и поцеловал ее в шею.

Спальня небольшая, с низким потолком, в зеленоватых и желто-коричневых тонах. По мере того как меркнул свет, тело мисс Браун становилось бледновато-золотистым. Они забылись в коротком сне, а когда проснулись, было уже совсем темно. Банкс почувствовал ее губы, как они медленно делают на его груди дорожку из маленьких сладостных поцелуев, ощутил аромат ее волос так близко от своего лица, тепло ее тела, нежно распростершегося по его телу, и на мгновение усомнился, что это реальность, а не счастливый сон. Затем, почувствовав на своей коже дразнящие покусывания, мгновенно перевернул мисс Браун и заключил в объятия.

Потом она поднялась зажечь лампу. Банкс наблюдал ее со спины, высокую, грациозную, прекрасную, как она бесшумно двигается по комнате с рассыпанными по плечам волосами. Обнаженное тело бледно светилось в темноте. Вспыхнула лампа, мисс Браун увидела, как его глаза блуждают по ее телу, и тихо проговорила:

— Я не приучена жеманничать.

— И не надо. Будь такой, какая есть. — Он протянул руку и увлек ее обратно под одеяло, в свои объятия.

— А как же миссис Дженкинс? — спросила она шутливо. — Ты не считаешь, что это злоупотребление ее гостеприимством?

Банкс пожал плечами.

— Миссис Дженкинс — давняя знакомая. Она обо мне высокого мнения, хотя, несомненно, станет бранить за то, что я осмелился остаться с тобой наедине.

— Ничего она не будет делать, потому что спит в своей спальне и не выйдет оттуда до утра. Марта сказала ей, что мы пьем чай в гостиной.

— А сама Марта? Она достаточно благоразумна?

— О да. И она ждала этого много недель. Твоя сдержанность ее бесила.

Банкс рассмеялся:

— С чего это?

Она подождала, пока стихнет смех, и укоризненно покачала головой.

— Понимаешь, Марта слышала все байки, какие рассказывают о Джозефе Банксе, великом путешественнике, о его приключениях в южных морях. Если половина из этого правда, ты едва ли можешь упрекнуть ее за то, что она ожидала от тебя чуть больше решительности.

Он почувствовал, что краснеет.

— Обо мне отвратительно злословят. Хотя, разумеется, в плавании случалось всякое, не отрицаю… да я и не давал обета целомудрия.

— Вот оно как. — Она провела рукой по его груди. — Я рада, что ты готов это признать. — Он ждал, что она станет поддразнивать, но молчание свидетельствовало, что ее настроение изменилось. — В конце концов, — проговорила она, обращаясь больше к себе, — я уже в этом призналась.

Мисс Браун ощутила, как напряглось его тело. Затем он перевернул ее лицом к себе. Их головы покоились на одной подушке.

— Но у тебя не было иного выхода.

— Верно, — тихо промолвила она. — Однако люди страдают много тяжелее. Мне повезло.

— Для мужчин женское целомудрие много значит, — продолжил Банкс. — Когда ты рассказала…

— И что случилось? — Их ноги были сплетены, а лица разделяло лишь несколько дюймов.

— Это меня больно задело.

— Да, я видела. И удивилась. Честно говоря, не ожидала.

— Причиной тому, думаю, явился шок. Я не привык, чтобы женщина сообщала о подобном открыто.

— Но все же почему ты почувствовал себя задетым?

— Не знаю. Какое это имеет значение? Главное то, что я тебя нашел.

Она потянулась, провела пальцем по его носу и поцеловала в губы.

— Когда ты рассказывала мне о Понсонби, я ревновал.

— К нему?

— Да. Я ведь всегда считал тебя своим открытием. И ничьим больше.

Она улыбнулась, и Банкс тоже.

— Неужели я всегда должна быть чьей-то?

— Нет.

Продолжая улыбаться, она взяла его руку и положила себе на грудь.

— Знай, сейчас, здесь, я твоя. Полностью твоя.

— А там? — Он кивнул на окно.

Она покачала головой:

— А я не знаю, что там.

Банкс начал ласкать ее грудь.