Она подалась вперед в попытке выхватить дневник у Нань из рук, но осталась ни с чем, почувствовав лишь неприятное пощипывание под ногтями.
– Посмотри, что ты наделала! – закричал Шэнь, схватив дочь за плечо. – Нельзя. Перечить. Матери!
Сквозь застилавшую глаза пелену ярости Айви все же заметила неровную красную полоску на щеке матери. По форме она напоминала обвиняюще направленный на нее палец.
Нань быстро вышла из комнаты, но спустя пару секунд вернулась с огромным мусорным мешком. Айви заметила, с тревогой и облегчением одновременно, что дневник избежал участи остальных вещей. Нань принялась ходить по комнате, методично собирая с пола и кровати выброшенные из комода вещи.
– Нань? – настороженно обратился к ней муж.
– Хватит стоять истуканом. Лучше помоги мне. Отнеси этот мешок в мусорный контейнер. Возьми с собой Остина.
Шэнь так и поступил.
– Мальчики… трогали тебя прошлой ночью? – спросила Нань.
– Нет, – ответила Айви.
– Она еще ребенок, – вступилась Мэйфэн.
– Блудница – вот кто она.
– Это была обычная вечеринка! – запротестовала Айви.
– Не верю, что даже
– Она скоро перейдет в старшие классы. У нее же должны быть хоть какие-то средства. Так она научится правильно их тратить, повзрослеет, – ответила Мэйфэн.
–
Айви зажмурилась и зажала уши, вызывая таким образом зевоту, которая заглушала пронзительный крик матери. Однако в таком состоянии трудно продержаться долгое время, и каждый раз, ослабляя усилия, она снова и снова слышала бумерангами носящиеся по комнате упреки:
Вытряхнув последний ящик, Нань вытерла слезы и ушла в гостиную. Однако последнее слово всегда оставалось за Мэйфэн, поэтому она крикнула дочери в спину:
–
– Я не
И в самом деле, где она так сильно провинилась, чтобы заслужить подобное наказание? Ее вещи полетели в мусорный мешок, как и вся ее жизнь. Однажды Айви назвала Романа и его друзей жалкими нищебродами, но теперь сама превратилась в нищебродку. У нее ничего не осталось. Она
Кое-что все-таки уцелело. Кое-что ценное.
Айви ощущала приближение неизбежного – краха. Ее охватило приятное чувство, какое человек обычно испытывает в ожидании большого вкусного ужина. Раньше она считала свою любовь к Гидеону совершенно тайной, но, как оказалось, Том все знал. Еще и сказал, что она «таскается» за ним по пятам. Разве так было? Неужели все это видели? А Гидеон сказал, что ему ее жаль… Выходит, он пригласил ее к себе из жалости? А ведь это куда хуже ненависти.
Айви прислонилась к стене. Голова все еще болела. Из гостиной доносилась ругань Мэйфэн и Нань, которые боролись за нее, словно два голодных льва, отстаивающих право полакомиться пойманной дичью. Эта какофония сопровождала ее всю жизнь. В какой-то момент воцарилась тишина, и мысли Айви тоже успокоились. Боль от пережитой несправедливости утихла, и ее место занял отчаянный план. Мир – несправедливая штука: наказания сыплются из ниоткуда, а грехи только поощряются. Главное – правильно выбрать момент.
Айви полезла в шкаф и достала старую бейсболку, которую посильнее натянула на лоб, чтобы скрыть синяк. Затем она вышла в гостиную и попросила разрешения сходить в библиотеку. Нань отчищала застывший на плите нагар, Мэйфэн сидела на стуле и вязала свитер. Воздух был настолько пропитан ядом недавней ссоры, что казалось, при желании можно было бы ощутить его вкус.
– Только вернись до обеда, – наказала Мёйфэн и перевела глаза на Нань в ожидании услышать возражение – но та даже не повела бровью.
Айви завязала шнурки. Тишина. Игра в молчанку. Что-то новенькое. Выйдя на улицу, она повернула направо и направилась к зданию, за которым заканчивался район Фокс Хилл. Пристанище семьи Ру было на первом этаже, окна располагались чуть выше уровня глаз. Жалюзи закрыты.