Загадочные края (СИ)

Мужчина закончил, и тогда Бранд с необычно серьёзным лицом поднёс ему большую серебряную чашу с пивом. Сорглан взял и щедро плеснул на землю с поклоном, который немедленно повторили все остальные, который, как и слова молитвы, как бы отдался в них. И, когда чаша опустела, граф протянул её присутствующим. Сперва Ингрид не поняла, зачем, но увидев, как и женщины, и мужчины стали снимать с себя когда одно серебряное украшение, когда два, тоже потянулась что-нибудь снять. Алклета придержала её за руку, хотя другой рукой сама спешно освобождалась от роскошного серебряного браслета с подвесками-сапфирами. Ингрид замерла в растерянности. Что она, по правде-то говоря, знает об их традициях?

Сорглан поставил полную до краев чашу на землю и посмотрел на дочь. Ингрид стало не по себе, но отец уже манил её, и пришлось выйти немного вперёд, взять у него из рук инфал, который ему передал Канут.

– Играй, – сказал граф, глядя холодно, но вместе с тем требовательно. – И пой.

Ингрид пробил холодный пот, потом жар, но инфал она взяла и сразу же, пристроив на груди, принялась играть, толком ещё даже не зная, что же выбрать. Надо было подобрать что-нибудь подходящее, и притом очень быстро.

Но, конечно, очень быстро придумать что-то из головы нельзя, и потому она запела то, что помнила – песню, которую кто-то из её соотечественников сделал из баллады о добром ячмене, превращающемся в хлеб, а потом и в пиво. Ингрид когда-то слышала её и смутно запомнила мелодию, само же стихотворение можно было найти в любом сборнике. Когда-то она его нашла и выучила, не думая, что может пригодиться. И вот, пригодилось.

Она пела, но механически, а думала тем временем о своей жизни. Думала о том, что по большей части ей всегда везло. Был случай в детстве, когда её чуть не задавила машина. Она могла умереть, и очень даже запросто, но не умерла. Повезло. Потом её выгнали из школы после девятого класса. Неудача? А вот и нет. Из-за того, что она перешла в другую школу, получше, смогла поступить практически без подготовки в институт, в тот, в который хотела. Она ещё перед экзаменами решила, что если не поступит с первого раза, то будет пытаться поступить в другой, пониже уровнем, чтоб уж наверняка. Поступила, и на первом же курсе встретила свою первую любовь.

Выходит, она встретила первую любовь потому, что после девятого класса вылетела из школы. Так, выходит?.. Конечно, её первая любовь, как это обычно бывает, ничем хорошим не закончилась, но несмотря на все мучения после того, как они расстались, эту любовь Ингрид не променяла бы на самую благополучную жизнь без любви. Бесцветная, без вкуса и запаха, без страстей и бешеного, восторженного счастья жизнь для неё ничего не стоила. Она должна была чувствовать, чтоб знать, что живет, и потому недостаток чувств восполняла через литературу либо воспоминания. Опыт оказался для неё бесценным, тем более что вторая любовь, спокойная и размеренная, полная нежности и уважения, вполне заменила безумство чувств первого раза.

И теперь вот ей снова повезло. Она опять свободна, новоявленные родители любят её куда больше, чем любили настоящие, слишком занятые работой и друг другом. И жизнь здесь полна впечатлений, по крайней мере пока. А там, где не хватает живого крепкого плеча, можно подставить воспоминания.

Значит, она счастлива.

Ингрид закончила песню и подняла голову. На неё смотрели кто с одобрением, кто с надеждой, а Сорглан – гордо, как будто он действительно сам вырастил её такой.

– Ещё. – Отец кивнул, и она спела пару песен, тоже более или менее подходящих. Теперь точность соответствия была не столь важна, главное – первый раз, это она почувствовала.

Последней она спела забавную песенку, потому что решила, что можно. Слушатели посмеялись, и торжественная обстановка слегка разрядилась. Вернее, она плавно перетекла в праздничную, гости и домочадцы Сорглана запереглядывались, соглашаясь между собой, что можно бы подумать о возвращении к столам. Граф Бергденский, видимо, решил так же, он нагнулся, поднял с земли чашу, наполненную украшениями, и протянул её дочери.

– Возьми.

Она приняла и тихо уточнила:

– Куда нести?

– Домой или куда хочешь. Забирай.

– Это мне? – удивилась она и тут же вспомнила обычаи. Конечно, в этом обряде она вместе с отцом сыграла роль жреца. Только у отца была роль, которая не вознаграждается, а она делала то, за что традиция требует заплатить.

Ингрид взяла и понесла чашу к горду, как святое причастие. Невозможно было смотреть на все эти украшения, как на обычные драгоценности. Это была жертва, дар во имя Земли, всеобщей Матери, которую здесь многие почитали высшей силой мира. Она же, если смотреть глазами местных, только что просила Мать об урожае следующего года и была к ней на этот день ближе всех. Потому-то ей и полагался дар. Ингрид знала, что этой миской серебряных изделий дело не ограничится.