Отец и братья Маши были подавлены и обескуражены таким исходом дела, а Маше пришлось выслушать немало горьких упреков. В отчаянии она обратилась за советом к одной из соседок, и та предложила: «К кладбищенскому сторожу приехала дочь-колдунья. Вот если ее попросить хорошенько, то она, пожалуй, и найдет колечко».
Маша последовала совету, отправилась на кладбище. Вернулась и объявила, что колдунья согласна выполнить ее просьбу, но ставит одно условие: в поисках ей должен помочь невинный мальчик.
В качестве такого мальчика мне и пришлось выступить. Когда я переступил порог кладбищенской сторожки, первое, что бросилось мне в глаза, – большая кровать, на которой лежала молодая красивая женщина, только очень бледная, с каким-то восковым оттенком кожи. Она слабо шевельнула рукой, указывая мне на низкий стульчик, стоящий подле кровати. Я сел, а она тотчас приподнялась на локте, взяла из стакана с какой-то густой черной жидкостью гусиное перо и намазала мне этим черным ноготь большого пальца.
– Смотри, смотри хорошенько, внимательно… Что ты там видишь, думай о Маше, о Маше думай… Смотри, смотри.
Больше она ничего не сказала, а я изо всех сил принялся пялить глаза на эту черноту. Не знаю, сколько прошло времени, как я начал «видеть» то, чего в действительности никак не могло быть.
…Во дворе нашего дома, согнувшись над корытом, стоит Маша. Она что-то стирает, складывая белье тут же на деревянную широкую скамью. Через некоторое время она, как видно, почувствовала неудобство: кольцо натерло ей палец. Морщась, она стащила его с пальца и положила на горку белья, потом снова склонилась над корытом. Вдруг кто-то ее окликнул. Испуганно выпрямившись, Маша вытерла руки о передник и побежала к дому.
Помнится сейчас, я хорошо видел дом – видел так, как, должно быть, видела его бегущая Маша: дом надвигался на меня… Потом вдруг произошла этакая «смена кадров»… Я увидел, как из-за угла дома, мимо которого только что пробежала Маша, вышел кавалерист и, оглянувшись по сторонам, подошел к горке белья, взял с нее кольцо, сунул его в карман френча и, еще раз оглянувшись, быстро ушел…
Потом все поплыло у меня перед глазами, исчезло, и опять я увидел только свой собственный ноготь, вымазанный чем-то черным.
Почти в ту же секунду я услышал вопрос:
– Теперь ты знаешь, мальчик, где искать кольцо?
– Знаю, – ответил я.
– Вот и хорошо. Пойди и расскажи.
Вечером, как обычно, явился кавалерист, и еще с порога задал вопрос, который задавал уже несколько дней.
– Нашли?
– Нашли, – ухмыльнулся отец. Брови кавалериста удивленно взметнулись.
– Вот как? И где же? Не может быть!
Братья Маши, которые вошли следом за ним, схватили его за руки, а отец, подойдя вплотную, приподнял карман и достал кольцо".
В дополнение к этому рассказу Г. Параклет задает читателю вопросы, которые задал бы и я:
1. Почему понадобился именно невинный мальчик? Какое значение имеет возраст человека в проявлении телепатических способностей?
2. Что за «черная липкая жидкость»? Не может ли она включать такие компоненты, как обычная сажа из печной трубы, замешанная на яичном желтке? Можно ли заменить ее черной тушью или чернилами? Зачем ею мажут ноготь или льют на ладонь мальчика? (В романе «Лунный камень» Коллинза тоже фигурирует мальчик, которому индейцы льют на ладонь какую-то черную жидкость, после чего он начинает видеть происходящее на расстоянии в несколько десятков километров.)
3. Зачем нужно думать о человеке, действия которого в прошлом желательно увидеть?
4. Как объяснить, что мальчик видел не только Машу, о которой думал по приказанию колдуньи, но и кавалериста, его действия?
Считаю необходимым подсказать, что на все вопросы читатель ответит с позиции изложенной здесь модели мироздания.
Представляет смысл рассмотреть еще один эпизод, заимствованный из книги «Бог. Душа. Бессмертие»: "Один арабский ученый, будучи еще студентом, служил секретарем шейха в Дамаске. Шейх был мусульманским лидером, был человеком большой учености и обладал замечательными, необычными способностями. Ученый рассказал интереснейшую историю.
Его отец внезапно умер в Дамаске. Традиция Среднего Востока требует, чтобы как можно больше членов семьи присутствовали во время похорон. Брат рассказчика жил в Иордании: известить его о случившемся практически было невозможно, т, к, похороны были назначены на следующий день, а все сообщения между Сирией и Иорданией "бы л и прерваны в связи с политическими осложнениями в этих странах. В отчаянии он вдруг вспомнил о шейхе и решил обратиться к нему за помощью и советом.
Шейх внимательно выслушал его. Наступила пауза… Затем шейх сделал странную вещь: он подобрал конец шелкового шнура, завязанного у него вокруг талии, и подержал его около своего уха, как будто говорил по телефону. При этом он несколько раз кивнул, как если бы слушал кого-то или что-то.