Загадочный Шекспир

Так как я не намеревался заниматься серьезной и полноценной критикой произведений г-на Шекспира, я полагаю, что никто не будет ожидать от меня принятия в расчет суровых замечаний, высказанных ранее в его адрес г-ном Раймером. Должен признаться, я не очень хорошо понимаю его столь резкую критику оплошностей человека, в большинстве своем безупречного, к которому весь мир испытывал и будет испытывать уважение и почтение. Если это делалось, чтобы обнаружить собственные познания в искусстве поэзии (не говоря о том, что этот исключительно субъективный вердикт скрывает под собой тщеславие), я задаюсь вопросом, не слишком ли много недостатков в тех схемах и инструкциях, которые Раймер создал для направления других, а также в том образце трагедии, который он написал, чтобы показать превосходство своего [16]гения. Если же этот человек его раздражал, и он писал, чтобы нарочно испортить его репутацию, уже столь прочно установившуюся, он потерпел неудачу как в целом в своей попытке, так и в желании быть принятым миром как минимум так же, как принят Шекспир. Но я не верю, что джентльмен и добронравный человек способен на такое. Какими бы ни были его намерения, выявление ошибок, безусловно, является самой простой задачей познания, и обычно те здравомыслящие люди, которые имеют также добрый и мягкий характер, оставляют это неприятное дело самодурству педантов. Если кто-то погрузится в достоинства Шекспира, это будет гораздо более обширная и приятная тема; я же не буду определять вкусы других и лишь позволю себе, с должным уважением к иному мнению, описать некоторые из вещей, которые мне у него понравились.

Его пьесы правильно делить исключительно на комедии и трагедии. Те из них, которые называются хрониками, и даже некоторые из его комедий на самом деле являются трагедиями c элементами или признаками комедии. Трагикомедия была общей ошибкой той эпохи, но она, безусловно, оказалась столь подходящей для английского вкуса, что хотя более суровые критики среди нас не могут ее выносить, основной части нашей аудитории, похоже, больше нравится она, чем строгая трагедия. «Виндзорские насмешницы», «Комедия ошибок» и «Укрощение строптивой» — все это чистые комедии; у остальных пьес, как бы они ни назывались, есть что-то от обоих видов. Не так-то легко определить, в каком из способов сочинительства наш автор достиг наибольшего совершенства. В его шутках определенно присутствует большая доля занимательности, и хотя они не наносят ударов по всем людским типам, как позволяет себе сатира нынешней эпохи, все же среди тех лиц, в чьи дела он решил вмешаться, есть приятное и хорошо различимое разнообразие. Все признают Фальстафа образцовым персонажем; его всегда хорошо принимают, хоть его роль и растянута на три пьесы; и даже подробности его смерти, рассказанные его старой хозяйкой миссис Куикли в первом акте «Генриха V», пусть и очень натуралистичные, способны развлечь публику, подобно любой другой части его жизни. Если при создании образа этого распутного старого товарища он и допустил ошибку, то в том, что Фальстаф показан вором, лжецом, трусом, честолюбцем, короче говоря, порочным во всех отношениях, но при этом он отличается немалым умом, из-за чего становится чуть ли не слишком привлекательным; и я не могу ручаться, что, вспоминая о приятных минутах, подаренных этим героем ранее, никто не сочувствует ему в конце второй части «Генриха Четвертого», когда, подойдя к королю, он обманывается в своем друге Хеле. В дополнение к другим экстравагантным качествам, которыми Шекспир наделил Фальстафа, в «Виндзорских насмешницах» он сделал его браконьером, ворующим оленей, чтобы в лице судьи Шеллоу намекнуть на своего обвинителя из Уорикшира; он дал Шеллоу герб, похожий на описанный Дагдейлом для местной семьи в «Древностях» этого графства, и вложил в уста уэльского пастора смешное рассуждение о нем. Вся эта пьеса превосходна; шутки разнообразны и хорошо парированы; основной замысел, предполагающий излечение Форда от его необоснованной ревности, отлично воплощен. Билльеду Фальстафа и[17]

Ах, прекрасная Анна Пейдж!