Загадочный святой. Просчет финансиста. Сердце и галактика

Брат Роз пришел в монастырь одним из последних. Был он тогда, в самом начале века, молодым и здоровым послушником, а проказу подхватил лишь много лет спустя: его могучая крестьянская стать стойко сопротивлялась болезни, лепра даже к шестидесяти годам не смогла одолеть его, хоть и оставила на лице и руках характерные отметины. И теперь еще бодрый, он был буквально незаменим: помогал приору отправлять службы, выполнял обязанности звонаря, ухаживал за прикованными к постели прокаженными, приносил им от врача лекарства, следил за порядком полевых работ, хоронил усопших — лепра убивала хоть и медленно, но неизбежно…

Неизвестный пересек рубеж, обозначенный деревянным крестом, и быстрым шагом устремился к брату Розу, который воззрился на нежданного пришельца с любопытством и недоумением. А тот, разглядев рясу брата Роза, был, похоже, разочарован, словно не ожидал встретить здесь монаха. Но присмотревшись пристальнее и различив на лице монаха верные признаки проказы — припухшие веки и брови, необычно вздутые губы, увеличенный нос, гладкий, словно ороговевший лоб, похожие на отруби чешуйки на полуголом черепе, — он тут же переменился. Признаки жуткой болезни, которые обычно вызывали у мирян отвращение и ужас, казалось, воодушевили пришельца: в глазах его вновь вспыхнули живые огоньки, щеки окрасились румянцем.

Похоже, неизвестный явился с добрыми намерениями: подойдя к брату Розу, он взял его за руки, поднес их к своим губам и пылко поцеловал сперва правую, потом левую. Монах поначалу оцепенел, но вскоре пришел в себя, высвободил руки и отступил на шаг.

— Отыди, странник! Или ты не ведаешь, что вступил в пределы лепрозория? Или думаешь, что мои монашеские одежды способны предохранить от проказы? Я не ношу ни знака красного сердца[2], ни погремушки[3], потому что живу среди прокаженных, которые даже мысленно не позволяют себе заходить за наш пограничный крест. Никогда не ступала в лепрозорий и нога жителя равнины. Взгляни на мое лицо! Видишь? Я тоже прокаженный, как и все, кто живет на Больной Горе.

— Знаю, брат мой, — ответил неизвестный. — Но именно на Больную Гору Господь направил мои стопы. Я пришел именно к вам, к прокаженным, полностью сознавая это. И ты первый, кого я здесь встретил. Благослови же меня братским поцелуем.

Потрясенный брат Роз вздрогнул при этих словах. Его, привыкшего слышать лишь хриплые голоса прокаженных, глубоко тронул удивительный голос незнакомца — тихий и проникновенный, он мог принадлежать разве что какому-то неземному созданию, невесть зачем явившемуся ко вратам обители скорби.

Неизвестный тем временем подошел к монаху вплотную и распростер объятья. Монах попытался было уклониться, но тот, невзирая на протест, привлек его к себе и запечатлел поцелуй на изуродованной проказой щеке.

Покоренный таким обхождением и опьяненный неким дивным запахом, которым веяло от дыхания странника, брат Роз вдруг подумал, что встретил истинного святого, и открытие это ожгло его наивную душу. Поспешно высвободившись из объятий пришельца и не дав себе труда хотя бы любезно поклониться в ответ, он очертя голову помчался к лепрозорию, крича во все горло:

— Святой! Святой! Брат приор, Господь послал нам святого!..

2

Долгие годы, еще со времен царствования Филиппа Валуа, а точнее, с тех пор, как началась Столетняя война с Англией[4], лепрозорий Больной Горы не сообщался со внешним миром, представляя собой этакое самостоятельное и вполне независимое царство, подвластное собственному монарху — проказе, царство неизлечимо больных, которых пугала та жизнь, которой жили здоровые люди, которым чужды и даже ненавистны были радости земные. Ни один из жителей равнины не рискнул бы подняться по склону Больной Горы выше деревянного креста, равно как не поздоровилось бы и прокаженному, вздумай он спуститься на равнину, а тем более забрести в близлежащую деревню. Потому-то крест у входа в царство лепры и служил неодолимым рубежом как для больных, так и для здоровых.